Неоднократно исполнив свой мужской долг и через край изумивсладострастную вдову, монах, напрочь забыв о ночлеге, гордо удалился в темнуюночь.

Утром, найдя себя сильно побитым в пыльных кустах возледеревенской дороги, он в совершенстве постиг истину, в чем самый страшный грех— в отсутствии контроля над разумом, разумом, который надежно бережет от всехпрочих грехов.

Этому монаху и уподобилась моя Тамарка. Потеряв контроль надразумом еще в моей квартире, она бросилась в пекло дружбы с бабой Раей.Распрощавшись же с собутыльницей — бабой Раей, — она не пошла домой, аглупейшим образом отправилась по всем друзьям и знакомым.

Не в силах бороться со вспыхнувшей в ней вдруг жаждойобщения, Тамарка не только выдала все наши планы и секреты, но и мерзко надомной надсмеялась, многократно называя меня маразматичкой, заедающей лучшие годыбабы Раи.

Все это добрыми людьми было передано мне в ту же ночь.Передано неоднократно — Евгений только трубку с телефона успевал хватать. Я же,стараясь не слышать пьяного храпа бабы Раи, доносящегося из соседней комнаты,неистово костерила Тамарку.

Нет, обиды я на Тамарку не держала и не держу, посколькусама в пьяном виде способна и не на такое…

А то, что Тамарка внезапно встала на защиту бабы Раи…

Уж так устроен человек: душа у него одна, и рвется оналюбить в разные стороны.

Баба Рая за той бутылкой тоже времени даром не теряла —щедро жаловалась на свою судьбину, испытывая при этом настоящее блаженство.Поскольку из короткого перечня человеческих радостей ее жизнь вычеркнула почтивсе, баба Рая научилась смаковать еще доступные удовольствия и осуждала менядолго и замысловато, пользуясь тем, что Тамарка на ее стороне.

Наслушавшись россказней бабы Раи и за бутылкой сроднившись сбабой Раей душой, Тамарка прониклась ненавистью ко мне — угнетательнице.

С фанатической преданностью бабе Рае пьяная Тамаркабросилась меня осуждать при всех, кто под руку подворачивался. И после этогозаграница еще гадает, в чем секрет русского фанатизма.

Что касается меня, скажу: рада была бы я, если бы Тамаркаограничилась одним лишь разбором моих косточек, но Тамарка ограничиться несмогла, за что в дальнейшем и поплатилась.

Но не моя в том вина.

На следующий день случились сразу два события: упала картинаи позвонила Тамарка.

Картина упала во время обеда. Поскольку она была маленькая,легкая и невзрачная, мы с бабой Раей не слишком обратили на это внимание.

Баба Рая после вчерашнего обращать внимание не способна былани на что. Душераздирающе охая и ахая, она перевязала голову платком и каждыепять минут заставляла меня смотреть, не полезли ли наружу ее старые мозги.

Мозги если и были у бабы Раи, то доказательств тому недавали и наружу не лезли. Я же в перерывах между осмотрами бабы-Раиной головывыполняла множество других обязанностей: капала в стакан с водой валерианку,мерила давление, щупала пульс и регулярно совала валидол под язык бабы Раи, незабывая ей напоминать о бесчинствах прошедшей ночи.

Баба Рая стоически старалась сентенций моих не слышать, но,видимо, это у нее не получилось. Иначе откуда бы взяться тому выводу, которымпорадовала меня она.

— Как тяжело быть молодой, — в конце концов сказаластарушка, и Санька тут же с ней согласился.

Он время от времени завидовал старости бабы Раи, в чемнеоднократно мне признавался.

— Бабе Рае хорошо, — говаривал Санька, — она может безигрушек, и зубы ей не надо чистить, только в стаканчик класть, и рано ложитьсяспать ее никто не заставляет, и просыпается она утром сама и шаркает ногамисколько хочет, и никто ее за это не ругает.

К этому перечню я могла бы кое-что добавить и от себя, нозавидовать бабе Рае ни в коем случае не стала бы, поскольку недалек тот день,когда сама смогу воспользоваться всеми теми благами, которыми так восторгаетсяглупый Санька.

Что касается бабы Раи, то счастья она своего не понималавообще, а в тот день особенно.

— Как жа ж тама бедная Тамарка-то? Она жа ж еще и работаеть?— с потаенным восхищением вопрошала баба Рая. — Как жа ж на работу она пошла,когда я жа ж ни сидеть, ни стоять не умею?

Слава богу, долго мучиться этим вопросом бабе Рае непришлось, потому что Тамарка позвонила и во всех подробностях своейсобутыльнице сообщила о всех своих похмельных ощущениях.

Длилась их беседа долго. В конце концов пообещав прислатьбабе Рае от их общего недуга прогрессивного заморского лекарства, Тамарка сбабой Раей простилась и переключилась на меня.

Поскольку я уже была в курсе всех ее подвигов, торазговаривала с ней предельно сухо, Тамарка же была верней побитой собаки и,как говорит Маруся, прямо всей собой рвалась мне чем-нибудь услужить. Явежливо, но непреклонно отражала ее рвение.

— Ну что ты, Мама, как неродная, — в конце концов взмолиласьТамарка. — И разговариваешь со мной сквозь зубы.

— А как прикажешь с тобой разговаривать? — рассердилась я. —Ты меня предала.

— Если кого и предала, так только себя, — нахально ЗаявилаТамарка и тут же шепотом спросила:

— Как у тебя, Мама, картина, еще не падала?

— Падала, но я не уверена, что ее не сшиб Санька.

Что-то он задумчивый какой-то.

— Это не Санька, — пылко заверила меня Тамарка. — Клянусь,не он.

— Тогда домовой, — рассердилась я. — Я из дому не выходила,отпаивала лекарствами бабу Раю, выведенную из строя тобой.

Тамарка рискнула мне возразить:

— Ну и что, что из дома не выходила? Веревку могли и ночьюподпилить.

— А мы разве спали ночью? Благодаря тебе я не сомкнула глаз,все выслушивала, какой ты грязью меня поливаешь.

— Мама, ты жестокая, при чем здесь грязь, когда я говорю прокартину?

— До обеда картина висела, а после обеда оказалась лежащейна полу. Уверена, что это Санька. Он у меня такой проворный, маньяк не годитсяему и в подметки по части стрел и картин.

— Ну не знаю, — занервничала Тамарка. — Как бы там ни было,шляпу уже прострелили.

Я пришла в ужас, потому что не ожидала, что это произойдеттак быстро.

— Прострелили твою шляпу? — испуганно закричала я.

— Почему мою, твою прострелили, — непорочно сообщилаТамарка. — Я была в твоей шоколадной фетровой шляпе, в той, в моей любимой, ну,которую я еще раньше просила у тебя. У этой шляпы широкие поля спадают волнойна лицо. Очень удобно, когда плохо выглядишь. Сегодня я выгляжу безобразно.