Вот и в этот раз он, несмотря на то, что только зашел, ужеуспел съесть что-то чрезвычайно важное.

Баба Рая аж зашлась от крика, это и помешало ей услышатьзвонок Тамарки. Я сама ей открыла и прошептала:

— Проходи.

Тамарка на цыпочках прошла и, резко понижая голос, спросила:

— А почему шепотом?

— Чтобы баба Рая не услышала, — пояснила я. — Она уже тебежутко рада и готовит ужин.

— Ах она моя рыбочка, — умилилась Тамарка, которая обожалабабу Раю уже за одно то, что баба Рая ненавидела Марусю.

— Пойдем в гостиную, — сказала я, — пока нас не застукали.Ведь не дадут поговорить.

В гостиной мы уселись на диван. Тамарка раскрыла сумочку идостала из нее небрежно свернутую шляпку, шляпку, которую сворачивать нерекомендовалось ни при каких обстоятельствах, ту самую шляпку, которую я и вкоробку-то укладывала не дыша.

— Вот, Мама, полюбуйся, — трагически воскликнула она,расправляя шляпку и стряхивая с нее крупицы табака и шелуху от семечек.

Я взяла шляпку, с кислым видом покрутила ее в руках ивернула Тамарке.

— Пускай пока поживет у тебя, — сказала я, стоически ставяна шляпке крест.

Тамарка скомкала шляпку, запихнула ее обратно в сумку,сделала мне страшные глаза и спросила:

— Мама, что это такое?

— Еще не знаю сама, — ответила я.

— Хохма не хохма, — продолжила Тамарка, — прикол не прикол,но руки кому-то поотбивать надо бы.

Ума не приложу, кому это выгодно. Юлька сказала, что этоманьяк.

— Вполне возможно, — согласилась я.

— Если маньяк, то не так уж покушения и безопасны, как вывсе настроились. Маньяк — он существо непредсказуемое. Побалуется-побалуется,да и пришьет кого-нибудь ради прикола. Зря вы к этому так легкомысленноотноситесь.

— Почему мы? А ты? У тебя, моя птичка, есть все возможностиотнестись к этому нелегкомысленно, — саркастически заметила я. — Покажи нампример.

Тамарка опешила:

— Мама, а я здесь при чем?

— Нет, ну как я упиралась! — закричала я. — Как не хотела стобой разговаривать об этом! Нет же, ты, неугомонная, сама на неприятностиполезла.

— Да куда я полезла-то? — рассердилась Тамарка. — Говориясней.

— Куда уж ясней. Сама же утверждала, что все только иговорят об этом, так разве не сказали тебе, что это заразно? Вот Юлька, кпримеру, она разве тебе не сказала?

— Говорила что-то…

— Говорила, — передразнила я Тамарку. — Зачем ты пришла? Нехочу я разговаривать с тобой об этом. Если промолчу, кто знает, может, еще ипронесет, не заразишься.

— Думаешь, я могу заразиться от тебя? — с большим сомнениемспросила Тамарка.

— Не думаю, я уверена.

— Да ну, чепуха, — отмахнулась она.

Я воздела руки к потолку и, забыв про бабу Раю, завопила:

— И еще она говорит о легкомыслии! Не чепуха! Ты заразилась!

Слава богу, баба Рая меня не услышала, уж слишком она былазанята борьбой с Евгением. Ее лай доносился из кухни.

А Тамарка после моего сообщения призадумалась.

Думала сосредоточенно и долго, рассеянно блуждая взглядом покомнате и время от времени выдавая комментарии, не относящиеся к предмету ееуглубленных раздумий.

— Коврик, что ли, новый купила? — бросила она вопрос, урониввзгляд на коврик, лет десять уже лежащий у дивана.

— Какой новый, сто лет в обед, — удивилась я.

— Раньше его не замечала, — буркнула Тамарка, не выходя изглубокой мысли.

Я напряженно ждала, чем закончится ее анализ. Тамарка же,упершись взглядом в потолок, по ходу мысли равнодушно отметила:

— Хорошая люстра, жалею, что и себе не купила.

Была ты, Мама, права, брать надо было.

— Я всегда права, — радуясь открывшейся возможности,вставила я.

Но Тамарка уже далека была от люстры. Она уже шарилавзглядом по старинной горке, оставшейся мне в наследство от бабушки.

— Горку продавать не решилась? — бегло спросила она.

— Бог с тобой, — испуганно отшатнулась я. — Это же память обабуле!

— Решишься — я куплю, — невзирая на мою реакцию, рассеяннопроинформировала Тамарка.

— Ты о чем говоришь? — рассердилась я. — О том ли у насречь?

— Я не говорю, я думаю, — пояснила Тамарка.

— Вижу, что думаешь, — мысли скачут, как блохи по шерсти.Неужели не можешь сосредоточиться на чем-то одном? И как только ведешь деласвоей компании с такой организацией ума? — подивилась я.

— Хорошо веду, — заверила Тамарка, перепрыгивая взглядом надверь.

Я с сомнением покачала головой, а Тамарка вдруг изменилась влице и как закричит:

— Слушай, Мама, а что это там торчит из дверного косяка?

Я оглянулась и увидела стрелу, ту стрелу, которую сначалапожевала Роза, а потом я по очереди находила то у Тоси, то у Ларисы, то уМаруси.

— Так, Мама, что там торчит? — Голос Тамарки был предельнораздражен, думаю, как и она сама.

— Стрела, — промямлила я.

Торчащая из дверного косяка стрела навела меня на многиемысли. Вдруг вспомнила, что, изъяв стрелу у Юли, я не бросила ее халатно вприхожей у зеркала, как я предыдущий раз, а изобретательно спрятала, чтоисключает доступ к стреле кого бы то ни было, кроме меня. Однако и глазам своимне верить я не могла: стрела торчала из косяка, и это была та самая стрела,которую пожевала Роза.

— Мама, что это за стрела? — строго спросила Тамарка.

Я попыталась удовлетворить ее упорным молчанием, но номер непрошел.

— Ты что, оглохла, Мама?! — возмущенно завопила она. —Отвечай!

— Ай, ну что пристала, какая-то Санькина игрушка, — ответилая, уповая на то, что Тамарка ни разу той стрелы не видала.

Уж очень мне хотелось замять этот разговор, не хотелосьразговаривать об этих покушениях и тем заражать свою любимую подругу. Ведьнадежда еще была на то, что она не совсем заразилась.

Однако Тамарка на мою хитрость не клюнула и дажерассердилась.

— Мама, — закричала она. — Мама, ты невозможная! Возле этогокосяка ты проводишь большую часть своей жизни, и сейчас оттуда торчит стрела, аты морочишь мне голову Санькиными игрушками.