— А что же с ним? — спросила я.

— Обморок, — с презрением сказала Роза.

— Может, «Скорую» вызовем?

— Ничего страшного нет, — рассердилась Роза. —Полежит-полежит и придет в себя, это я тебе как гинеколог говорю. Лучшепосмотри на мой фингал. Как я завтра на работу пойду?

Я присмотрелась к фингалу и не смогла ответить на ее вопрос.Фингал был внушительный, объемный, такой не спрячешь ни под какой пудрой.

— А фингал откуда? — робея, спросила я.

— От верблюда, — ответила Роза, пиная ногой бесчувственногоПупса.

Глаза мои полезли на лоб.

— Неужели Пупс наварил? — отказываясь верить, что допускаютакое, спросила я.

Роза всплеснула руками и защебетала:

— Сегодня взяла отгул, отдохнуть решила, выпроводила наслужбу Пупса, вымыла на кухне посуду и сидела спокойно перед телевизором,смотрела «Новости», вдруг возвращается это ничтожество и начинает устраиватьскандал…

— Подожди, — остановила ее я, — как это — он начинаетустраивать скандал? А ты где была?

— В том-то и дело, что я на скандал настроена не была.Спокойно смотрела телевизор, он же, ничтожество, схватил со стола вазу изарычал: «Не дашь сто баксов — разобью».

Я оцепенела.

— И что ты? — осипшим от волнения голосом спросила я.

Роза грозно поставила руки в бока и, презрительно кивая настол, спросила:

— Ты видела мою хрустальную вазу? Разве ей цена сто баксов?

Я вспомнила вазу и ответила:

— Нет, она значительно дешевле.

— Вот и я так сказала: «Бей, если приспичило, а денег недам».

— А он?

— Разбил.

— А ты?

— Возмутилась.

— А он?

— Тоже.

— А ты?

— Огрела вешалкой.

— А он?

— Он дал мне в глаз, — и Роза со слезами показала на свой фингал.

У меня даже дух захватило от таких событий. Триллер!Настоящий триллер!

Какими страстями живет народ, а у нас с Женькой все такпресно.

— Дал в глаз, и все? — спросила я.

— Убежал, — пожаловалась Роза. — Я закричала, что теперь-тоуж точно его убью — и за вазу, и за глаз.

Он испугался и убежал.

Я растерялась. Судя по всему, фингал совсем свежий, тогдапочему на полу лежит Пупс? По всем приметам, должна бы лежать Роза. НеужелиРоза догнала его, убила, затащила в прихожую, а теперь пудрит мне мозги?

Я испугалась и бросилась щупать у Пупса пульс.

Пульс был, был-был, более того, Пупс дышал и для покойникавыглядел слишком свежо.

— Что ты его щупаешь? — возмутилась Роза. — Он жив, чтоэтому ничтожеству сделается? Я скорей умру.

Он, вижу, этого и добивается.

— Роза, как же оказался бедняга на полу? — строго спросилая, всей душой почему-то болея за Пупса.

— Я же говорю тебе, — рассердилась Роза. — Набил мне фингали убежал, а спустя час вернулся на обед и спокойненько целует меня в щеку.«Котеночек, я устал, чем ты меня сегодня кормишь?» — мастерски передразнилаПупса Роза.

— А фингал? — изумилась я.

— Ну, конечно же, он увидел его да как закричит:

«Розочка, что это такое?» — «Ах ты гад, — говорю я ему, — тыеще имеешь наглость спрашивать? Сейчас я тебя накормлю!»

— Бог ты мой! — ужаснулась я.

— Вот именно, — подтвердила Роза. — Он еще верить не хотел,что сам же набил мне этот фингал.

— Да еще расколошматил вазу, — напомнила я.

— Вот именно, — подтвердила Роза. — Я и про вазу емусказала. Он долго не верил, а как увидел осколки, я их нарочно не убирала, какувидел осколки, так сразу поверил. Ничтожество!

Я слушала, затаив дыхание, но Роза замолчала, явно несобираясь продолжать.

— Поверил — и что? — осторожно спросила я.

— Ив обморок, — возмущенно сообщила Роза, вторично пинаямужа. — В обморок сразу, подлец. В чем пришел, в том и упал — в плаще и шляпе.

Я покосилась на лежащего Пупса и сказала:

— Вижу.

— Все увидят, — пригрозила Роза.

— И долго он будет так лежать?

— Пока в себя не придет.

— Ясное дело, — заволновалась я, — а когда он в себя-топридет, скажи мне как гинеколог?

Роза свирепо взглянула на меня и зло ответила сквозь зубы:

— А вот этого я даже как гинеколог не знаю. По мне, подольшебы так полежал, все же спокойней. Кто знает, что в его голову стукнет черезминуту. Сейчас в обморок шлепнулся, а вдруг в себя придет и второй фингалнаварит? Нет уж, пусть лежит.

— Но как-то странно, — посетовала я. — Человек лежит живой,без сознания, а мы ему не помогаем.

Как-то не по-людски.

Роза с осуждением покачала головой.

— Помоги, — сказала она, — а он в себя придет и тебе фингалнаварит. Думаешь, заржавеет за ним?

— Что, не заржавеет? — с ужасом прошептала я.

— Теперь уверена, что нет. В полный разнос парниша пошел.

— Тогда пускай лежит, — переступая через Пупса, сказала я.

Мы с Розой переместились из прихожей в гостиную, но дверь незакрыли (не звери все же) — изредка наблюдали за лежащим Пупсом.

— Роза, скажи мне честно, — спросила я, — Пупс умеетстрелять?

— Из чего? — опешила Роза.

— Да хоть из чего-нибудь.

Роза задумалась.

— Знаешь, — сказала она, — точно поручиться не могу, самавидишь, что происходит, но если хочешь знать мое мнение, то Пупс, думаю, дажеиз рогатки не умеет стрелять, даже в детстве не мог этого.

— Думаешь?

— Ха, думаю. Уверена. Это же урод, ничтожество.

Бухгалтер!

Я вздохнула:

— Да-а, бухгалтер. Но он же в армии, наверное, служил?

— Пупс? — изумилась Роза. — Да кто его возьмет-то, урода, вармию? Помнишь, какой он был? Дистрофик, настоящий дистрофик. Это сейчас всехподряд гребут чуть ли не лопатой, а тогда медкомиссия строго браковала. Пупс повесу не прошел. Он и сейчас не пройдет по весу, разве что с кейсом своимвзвешиваться будет, Кощей Бессмертный.