Вместе с сумкой я вошел в крошечнуюкомнатушку, вся обстановка которой состояла из урны в углу и, разумеется,крошечного окошка с выдвижным ящичком, который мне всегда напоминал вечноголодную пасть.

«Эй, — напомнил я себе. — Не забывай о юностисвоего „всегда“…»

Но все равно — если я мыслю как человек,реально проживший лет тридцать пять, значит, этому есть причина?

Ладно, потом.

Пасть проглотила сразу пять сотенных бумажек имой паспорт. Кто кроется там, за глухой перегородкой, я не видел, да и не оченьстремился рассмотреть. Заметил только пальцы с накрашенными перламутромноготками. Значит женщина. Неохотно выдвинувшаяся пасть отрыгнула приличнуюстопку сторублевок и несколько бумажек помельче. И даже пару монеток. Деньги я,не считая, сунул в нагрудный карман, под свитер, только те самые несколькобумажек помельче — в карман брюк. Вместе с монетами. Паспорт — в другойнагрудник. Зеленоватый прямоугольник квитанции — в урну.

Все, теперь я человек. Даже в этом безумномгороде, едва ли не самом дорогом на планете. Хотя… хотя нет. Пожалуй, уже сгод, как это сомнительное первенство Москва утратила.

Зима вновь встретила меня льдистым дыханием.Ветер нес редкую мелкую крошку, похожую на манную крупу, эдакий град-недоросль.

Метро — слева. Но мне не сюда. Мне к другомувыходу.

Я снова продефилировал перед зданием вокзала испустился туда, куда мне нужно, — на кольцевую.

Кажется, я начинал понимать, куда мне нужно.Что ж, порадуемся прогрессу, если не получается радоваться неопределенности. Ипонадеемся, что в Москву меня привели исключительно добрые дела. Потому чтослужить Злу — я не чувствовал в себе силы.

Только коренные москвичи разъезжаются свокзалов на такси. Если позволяют финансы, конечно. Любой провинциал, даже еслиу него денег не меньше моего, поедет на метро. Есть что-то гипнотическое в этойсистеме тоннелей и лабиринте переходов. В гуле проносящихся поездов, в то замирающем,то вновь оживающем потоке воздуха. В вечном движении. Здесь бурлит под сводамизалов нерастраченная дармовая энергия: бери — не хочу.

И еще — здесь есть защита. Кажется, это как-тосвязано с толщей земли над головой… и с тем, что в этой земле погребли минувшиегоды. Даже не годы — века.

Я шагнул в разъехавшиеся двери поезда.Противно и назойливо гудело из динамиков, а потом хорошо поставленный мужскойголос произнес: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция —„Комсомольская“».

Я еду по кольцу. Против часовой. Причем на«Комсомольской» я точно не выйду. А вот после нее… После нее — пожалуй, выйду,И это будет «Проспект Мира». И, кстати, стоило пройти по перрону дальше, кголове поезда. Тогда ближе на переход.

Значит, мне на рыжую ветку. Причем скореевсего на север, потому что иначе я поехал бы по кольцу в противоположнуюсторону, до «Октябрьской».

Вагон трясся на ходу, от нечего делать яразглядывал обильную рекламу. Длинноволосый мужик, стоя на цыпочках, но приэтом присев, почему-то рекламировал женские колготки, и чья-то вооруженнаяфломастером рука не преминула дорисовать горе-волосатику внушительных размеровфаллос. Соседняя нашлепка предлагала погоняться по городу за разноцветнымджипом, но смысла этой погони я как-то не уловил. Приз, наверное.Чудодейственные таблетки от большей части недугов — и все в одном флаконе,конторы по торговле недвижимостью, самый-самый из самых йогурт, подлинный«Боржоми» с бараном на бутылке… Вот и «Комсомольская».

Реклама мне надоела, и я, бросив сумку увыхода, подошел к плану метро. Не знаю почему, но взгляд мой с первой попыткиприкипел к рыжему кругляшу и к надписи рядом с ним — «ВДНХ».

Мне — сюда. Точно. Здоровенное, изогнутоеподковой, здание. Гостиница «Космос».

Что ни говори, а жить как-то легче, когда цельуже известна. Я с облегчением вздохнул, вернулся к сумке и даже улыбнулсямутному отражению в дверном стекле. Стекло тоже носило следы чрезмернойактивности городских питекантропов — от надписи «не прислоняться» осталось лишьзагадочное утверждение «не слон я».

Наверняка ведь не слон. Животное, но не слон —те являют собой воплощение спокойствия и мудрости, на мой взгляд. А неведомыймне автор утверждения — скорее всего обезьяна, грязная и самодовольнаяобезьяна. Слишком похожая на человека, и именно поэтому грязная и тупая…

Хорошо, что я — Иной, а не человек.

Вот и «Проспект Мира»; лесенка, поворотнаправо, эскалатор, и поезд как раз подходит. «Рижская». «Алексеевская».«ВДНХ». Из вагона — направо, это я всегда знал.

Длинный-длинный эскалатор, на которомпочему-то ни о чем не думается. Опять назойливая реклама. Подземный переход. Игостиница. Подковообразный монстр французской архитектуры. Впрочем, гостиницаизменилась, и заметно. Добавилось подсвеченных вывесок, ярких огней; опять же —казино, призовая иномарка на постаменте. Девки какие-то, несмотря на мороз, встороне курят. И внутри — швейцар, разом сглотнувший ладонью сотенную бумажку.Зато мгновенно отнял у меня сумку и препроводил к стойке.

Время было не особо позднее, поэтому в фойевсе еще оставалось людно. Кто-то говорил по мобильнику, громко, на весь холлчеканя арабские фразы, сразу с нескольких сторон доносилась музыка.

— Люкс, — сказал я небрежно. — Одноместный. И,пожалуйста, пусть не звонят и не предлагают девок. Я работать приехал.

Деньги — великая вещь. И номер мгновеннонашелся, и ужин мне сразу же посулили с доставкой в номер, и пообещали, чтозвонить никто не будет, хотя в это мало верилось. И зарегистрироваться сразу жепредложили, потому что паспорт-то у меня украинский. Я зарегистрировался. Новместо того чтобы мирно отбыть к лифту, куда меня заботливо направили, яустремился к неприметной двери в самом темном и пустом углу фойе.

Табличек на этой двери не было. Никаких.

Портье посмотрел мне в спину с неподдельнымуважением. А остальные, по-моему, вообще перестали замечать.

За дверью обнаружился замызганный кабинет —наверное, единственное помещение в гостинице, которое не приобрело европейскоговида, а словно шагнуло сюда из дремучего совка семидесятых.

Обычный стол — не облезлый, но видавший виды,обычный стул и престарелый польский телефонный аппарат «Aster» в центре стола.На стуле восседал щуплый мужичок в форме сержанта милиции. На меня он поднялвопросительный взгляд.

Сержант был Иным. Причем Светлым — это я понялсразу.

Светлым… Хм. А я какой? Кажется, я — неСветлый. Точно, не Светлый.