Чертовщина какая-то. Ночной Дозор… Что же яэтим сказать-то хотел? А этот зубастый сразу заскулил и уполз назад, в кусты.

Отхлебнув еще пива, я в который раз попыталсяосмыслить произошедшее.

Итак, я вышел из дому…

Стоп.

Я растерянно поставил бутылку на столик.Вероятно, я выглядел сейчас очень глупо, но смотреть на меня было некому — вкупе я ехал один.

Стоп.

Я вдруг осознал, что совершенно не помнюсобственного дома.

Вообще ничего не помню из прошлой жизни.Воспоминания начались там, в промозглом зимнем парке, за несколько секунд донападения. А все, что раньше — покрыто мраком. Точнее даже не мраком, астранной серой пеленой, вязкой, тягучей и почти непроницаемой. Серым-серымклубящимся сумраком.

Ничего не понимаю.

Я со смесью растерянности и испуга огляделкупе. Купе как купе. Столик, четыре полки, коричневый пластик, бордовыйдерматин. За окном проползают редкие ночные огоньки. На соседней полке — моясумка…

Сумка!

Я сообразил, что понятия не имею, что в моейсумке. Вещи, должно быть. А по вещам можно многое понять. Или вспомнить. Зачемя еду в Москву, например. Я отчего-то был уверен, что вещи могут помочьпробудиться внезапно отказавшей памяти. Наверное, я об этом раньше читал илислышал от кого-нибудь.

Потом спохватился и полез под свитер, потомучто сообразил: в левом нагрудном кармане — паспорт. Начнем с имени, а там,глядишь, действительно остальное вспомнится.

Со смешанными чувствами я взглянул на желтоватуюстраницу, оттененную прихотливыми завитушками. На фотографию. На то самое лицо,которое всегда — может, лет тридцать, а может, и первый день — я привыкотождествлять с единственным и неповторимым «я».

Лицо оставалось знакомым до мельчайшейчерточки. От шрама на скуле до ранней проседи в волосах. Но Бог с ним, с лицом.Сейчас меня больше интересовало не это.

Имя.

Рогоза Виталий Сергеевич. Дата рождения — 28сентября 1965 года.

Место рождения — город Николаев.

Перевернув страничку, я прочел все то же самоепо-украински, заодно удостоверился, что пол у меня — мужской, а паспорт выданорганизацией с на редкость громоздкой аббревиатурой — РО НГУ УМВД Украины.Страничка «Семейное положение» была девственно чиста. Я вздохнул — не то соблегчением, не то с разочарованием.

Дальше — извечное бремя и проклятие любогоэкс-совка: прописка. Город Николаев, улица Чайковского, 28, квартира 28.

Надо же, опять двадцать восемь, да еще двараза. И тут ассоциации действительно начали срабатывать — я вспомнил, что этотдом стоит на углу Чайковского и Молодогвардейской и что рядом с ним находитсядвадцать восьмая школа (опять эта цифра!). Я вспомнил все, отчетливо и ярко,вплоть до обугленного тополя под собственным окном — жертву химическихэкспериментов пацана, живущего этажом выше. Какой только дряни не выплескивалон из окна на многострадальное дерево! Вспомнил, как мы пьянствовали лет пятьназад в соседнем доме, у Доцента; как кто-то тогда легкомысленно послал подальшесоседку снизу, пожаловавшуюся на шум, а она оказалась армянкой, женой какого-томестного бонзы, как потом набежало этих армян черным-черно, как нам надавали порожам, и как мне пришлось выбираться из дальней комнаты через форточку, потомучто окно не открывалось, и спускаться по водосточной трубе. Увидев, что один изгоре-пьяниц исчез из блокированной квартиры, армяне кулаки попридержали и вконце концов с ними как-то удалось договориться. И еще я запомнил свое горькоеудивление, когда звал на помощь местных дружков-знакомых, с которыминеоднократно пилось пиво в окрестных ларьках, и ни один со мной не пошел.

Я оторвался от неожиданно ярких воспоминаний.

Так, значит, прошлое у меня все-таки было? Илиэто лишь воспоминания, не имеющие под собой ничего?

Разберемся.

Из паспорта я почерпнул еще совершенно сейчасбесполезную информацию о том, что «право на бесплатную приватизацию жилья яреализовал в объеме (объем был не указан) при норме в 24,3 метра».

И все.

Задумчиво спрятал документ в карман — тот же,нагрудный, левый, и пристально поглядел на сумку. Что поможешь мне вспомнитьты, черно-зеленая спутница с заморской надписью FUJI на выпуклом боку?

Авось, да поможешь вспомнить хоть что-нибудь…

Тихо пропела расстегиваемая молния. Я откинулверхний лоскут и заглянул.

Сверху в полиэтиленовом пакетике лежали зубнаящетка, тюбик «Бленд-а-меда», пара дешевых одноразовых станочков для бритья ичерный благоухающий флакон, видимо, с одеколоном.

На полку.

В следующем пакете обнаружился теплыйшерстяной свитер явно ручной, а не машинной вязки. Тоже в сторону.

Пару минут я рылся в пакетах — чистое белье,футболки, носки, теплая клетчатая рубашка…

Ага, вот что-то отличное от одежды.

Мобильный телефон. Небольшая трубка в кожаномчехле с выдвигающейся антенной. Память отреагировала сразу же:

«Приеду в Москву, надо купить карточку…»

Зарядное устройство тоже было на месте.

И наконец, на самом дне, еще один пакет. Скакими-то брикетами.

Заглянув внутрь, я оторопел. В обычномполиэтиленовом пакете с полустершимся и поэтому уже совершенно неузнаваемымрисунком в два слоя лежали упаковки денег. Американских долларов. Десятьупаковок. Сотками. Это сто тысяч.

Рука сама потянулась к двери и повернуласобачку замка.

Ё-моё, а это-то у меня откуда? И как я провезутакую уйму денег через границу? Впрочем, таможенникам можно сунуть по сотке взубы — наверняка отстанут.

Эта находка практически ничего не пробудила вмоей памяти, кроме разве что мысли о дороговизне московских гостиниц.

Все еще пребывая в некотором ступоре, я сложилвещи назад в сумку, застегнул ее и сунул под полку. И немного порадовался, чторядом с открытой бутылкой пива стоит еще одна, непочатая.

Новости явно стоило залить успокоительным.

Не знаю почему, но успокоительное почему-топодействовало на меня больше как снотворное. Я ожидал, что придется долголежать под стук колес, жмуриться от внезапно накатывающего на несколькомгновений света и мучительно размышлять.