Сегодня утром, разговаривая со мной, Михаил ФедоровичСваневский объяснил, что психические отклонения бывают в результате возможныхтравм не только физического характера. Как мне удалось выяснить, несколько летназад Фирсова потеряла первого мужа в автомобильной аварии. И тогда она его непросто потеряла, а пережила очень сильную психическую травму, даже попала вбольницу. Наверняка это сильно сказалось на ее характере. Когда женщина в еевозрасте находит второго мужа, да еще такого, как Зинков, моложе нее на двагода, перспективного, талантливого ученого, ей подсознательно кажется, чтокаждая молодая девушка хочет отнять подобное сокровище. Очевидно, отсюда у нееначали развиваться разного рода психозы. А когда в техническом отделе у ее мужапоявилась молодая особа, то у нее начались срывы. Тем более что Зинков и егомолодая сотрудница явно не скрывали симпатий друг к другу.

Дело даже не в том, были они любовниками или нет. В любомслучае в воображении Фирсовой они были таковыми. И для нее это было настолькострашно, что она решила бороться за свое счастье любым способом. Второй разтерять мужа она не могла.

— Это я виноват, — горько сказал Архипов, — яобязан был догадаться. Или заметить ее состояние.

— Никто не виноват, — возразил Дронго, —скорее это судьба. В тот вечер она, очевидно, увидела, как ее соперница входитв здание. Фирсова побежала в здание в страшном состоянии и, лишь нанесянесколько ударов, обнаружила, что ошиблась. Во втором случае она действоваланаверняка. Казалось, что все было правильно рассчитано. У нее был странныйрассудок. Она была абсолютно логична в своем нелогичном поведении. И лишьнекоторые детали, предусмотреть которые она не могла, подвели ее.

— Какая страшная судьба, — пробормотал СергейАлексеевич. — Я даже не мог предположить. Что с ней теперь будет?

— Ее будут лечить, — печально сказалДронго, — долго лечить. Если врачам удастся, они докажут, что онадействовала оба раза в состоянии аффекта.

— Не получится, — вздохнул Климов, — она обараза готовила преступление, а это уже наличие умысла. Не получится, —повторил он, — нам придется передать дело в суд.

— Она просто защищала свое счастье, — задумчивосказал Дронго, — может быть, страшными методами, чисто по-женски. Ейказалось, что судьбе угодно второй раз над ней посмеяться. Неужели это такнепонятно?

— Вы нашли убийцу, — патетически сказалЛевитин, — я, признаться, не ожидал…

— Я нашел несчастную женщину, — возразилДронго, — несчастную женщину, которую я раздавил.

— Да, — вдруг громко произнесла Моисеева, —вы ее раздавили. Вряд ли Георгий Ильич сможет относиться к ней так же, какраньше. Вам следовало об этом подумать.

— Вы хотите сказать, что мне не следовало находитьубийцу?

— Нет, конечно. Но следовало найти какой-то способ, вобщем, иначе показать Фирсовой, что она разоблачена. Вы сыграли на ее шоковомсостоянии. Я вас понимаю, Дронго, это был азарт охотника. Но психику женщины выраздавили полностью. И заставили ее признаться в присутствии человека, которогоона любила больше всего на свете. Ни одно наказание не будет для нее страшнеетого, что вы здесь устроили. Ни одно, — Моисеева торопливо досталасигареты и вдруг, чисто по-женски всхлипнув, поднялась и выбежала из кабинета.

— Женская истерика, — недовольно заметил Левитин.

— Нет, — возразил Дронго, — она права. Мнеиногда кажется, что я работаю ассенизатором человеческих душ. Это так тяжело —каждый раз становиться неумолимым судьей для другой души. Иногда даже понимаямотивы преступления. Это мой крест, Левитин, и я буду нести его всю свою жизнь.

Он тяжело поднялся и пошел к выходу.

— Подождите, — позвал его Сергей Алексеевич, и,когда Дронго обернулся, он тихо произнес: — Извините меня, что я вас втравил вэту печальную историю.

— Это вы меня простите, — сказал Дронго. — Ядаже не думал, что когда-нибудь буду жалеть убийцу не меньше, чем его жертвы.До свидания.

Он вышел в приемную. Там находились секретарь Архипова ипрофессор Моисеева. Увидев Дронго, обе женщины, не сговариваясь, отвернулись,словно считая его лично виноватым в случившейся трагедии. Дронго понимающеусмехнулся и пошел к лифту. Его никто не провожал. Он шел по двору, чувствуя насебе взгляды. Шел, как всегда, один, с чувством пустоты в душе. В проходной онсдал свой пропуск, уже зная, что никогда больше не появится в этом институте.