class="p1">– Прекрасно! Очень полезная вещь! Можешь кинуть им в Огненосцев, когда они запрут тебя в соседней камере, если ты приведёшь сюда Осе и потребуешь обещанное. Не увидишь ты Меланту! Никогда! Можешь хоть сутками устраивать со мной свои пляски.

Влахос яростно завопил, сшиб легата, снова опрокинув его за спину.

– Не смей! Не смей! – он обрушил на легата поток из ударов. В руке раздался хруст. Влахос схватился за запястье. – Проклятье!

– Думаешь ты такой умный, да? – приподнял голову легат. – Не дашь себя обмануть? Ты уже дал. Пять лет назад дал. Хочешь проверить? Попробуй покинуть город, ночью или при свете дня. Попробуй. И ты поймёшь, что находишься в такой же ловушке, что и я, только твоя камера чуть просторнее.

Влахос сел на пол, выровнял сбитое дыхание.

– К твоему сведению, я могу покинуть город когда захочу.

– Ну-ну.

Гирифорец потрогал саднящие от удара пальцы. Рука болела так жутко, что не оставалось сомнений, что он получил вывих.

– Значит, говорить не будешь? – едва отдышавшись, произнёс он.

– Я не скажу, где Осе, – повертел головой легат. – Можешь хоть всего меня измордовать.

– Это хорошая идея.

– Тогда развяжи меня, чтобы бой был честным. Или боишься, что в честной схватке проиграешь?

Влахос засмеялся.

– Неужели история тебя ничему не учит, Согейр? Гирифорцы никогда не сражались честно, и начинать сейчас явно нет смысла. Брат моей Меланты стал главой родового гнезда Ду Шан, когда спустил на своего пьяного старшего брата во время пира в честь его дня рождения голодных псов. Я сел на трон Гирифора, задушив отца гарротой, я втёрся к королю в доверие, захотел бы – и дуру Ясну затащил бы в постель и испортил. У гирифорцев нет чести, Согейр. Так что нет нужды к ней взывать.

– Наверное, Меланта тобою гордится.

– Мы с ней слишком похожи, чтобы упрекать друг друга в отсутствии морали.

– Подобное к подобному.

– Не скажи. Тебя здесь держат уже два месяца. Интересно, а твоя Нила выдержит столько же?

– Не трогай мою жену!

– О, пока не трогаю. И тебе стоит иметь это в виду. Ведь только благодаря мне Нила и Има ещё живы. Но стоит мне щёлкнуть пальцами, и головы обеих твоих девок Дитя принесёт тебе на блюде, а голые, измазанные мёдом для мух тела свесит за ноги с моста королевы Сегюр. Уж Дитя знает толк в глумлении над трупами, как и в пытках. Можешь спросить Иларха. Он когда стражнику горло перегрыз, Дитя его через минуту на дыбу с лебёдкой подвесило на сутки. Думали, сдохнет, а он живёхонек остался, только руки теперь его не слушаются. Или спроси Марция. Дитя неделю его держало на дне колодца и поливало водой и горячей кровью быков и свиней, когда тот устроил свой первый бунт, а когда сразу после этого он пересчитал все зубы одному из охранников, сказать, что оно с ним сделало с помощью щипцов?

– А мне без разницы, раз даже щипцы не помогли этой девке размалёванной приструнить двух мужиков.

Влахос растянул узкие губы в улыбке. Улыбка вышла весьма скверная.

– Значит, говорить не будешь?

– Никогда.

Влахос резко встал и пнул Согейра. Легат согнулся, насколько это позволяли верёвки, и прокряхтел.

– Чтоб тебя, Согейр! Какой в этом толк?! Суаве всё равно никогда не будет с тобой! Ей вообще никто не нужен, кроме её драгоценного покойника Эдгара!

– Верность. Сказать, что это такое?

– Верность? – прошипел Влахос. – О, поверь, я знаю, что это такое. Может быть, мне стоит просветить твою жену? Не она ли преклонила колено перед Теабраном сразу после битвы, как и все её семейство?

– Дурак.

– Почему же?

– А потому, что это я её об этом попросил перед тем, как отправиться в бой. Я прекрасно знал, что не сделай она этого, её и Иму сразу отправят в грязную камеру, как пленниц, а раз она и вся её семья приняли короля, то делать это незачем. А ведь она не хотела. Хотела сидеть здесь со мной, как верная жена. А что твоя верность, Влахос? А? Что твоя верность? Верность Меланте? А она знает, что ты спал со служанкой, пока она томится в Ровенне под замком у солдат Теабрана? Грош цена твоей верности, змеиная твоя душа.

– Nasqudimaso tache chi-ennohar! – выкрикнул Влахос и со всей силы ударил легата сапогом под дых. – Ты об этом ничего не знаешь! Ты и твоя клятва жене, Суаве – ничто рядом с тем, что меня связывает с моей женой! Это больше, чем клятва, больше, чем долг! Пять лет! Я жду её пять лет! Вдали! Chi-ennohar! Скажи, где проклятый Грот?!

– Нет, – холодно сказал легат. – Никогда.

– Тогда в том, что будет дальше, только твоя вина.

– Угрожаешь мне? Угрожай. Только учти при расчётах, Ловчий, моя жена – леди Ревущего холма, и она находится под защитой нового короля как его придворная, и ни ты, ни твои люди не сможете ничего ей сделать.

– Я нет, но я знаю, кто сможет.

Глава 12 Брань

– Шпионишь?

Дункан отстранил румяную мордашку от щели в приоткрытой двери и посмотрел на Дитя снизу вверх. Прошептал:

– Гр-раф Кор-рбел снова ругается.

– И чего хочет наша истеричка? – их высочество, поёжившись от боли в бедре, присело на корточки за младшим братом и с неменьшим любопытством сунуло курносый нос в щель между стеной и дверью в тронный зал, где граф Озёрного замка размахивал руками в сторону поникшего и, судя по всему, проигрывавшего спор сэра Виллема.

Рядом у колонны переминался с ноги на ногу и изучал узоры на кружевном эфесе новенького меча парнишка в кожаном сюртучке. Это был Теймо, единственный оставшийся в живых сын протектора Приграничья. Посмотреть на отца и сына, так невольно закрадывалась мысль, что матушка зачала наследничка в ту пору, когда его официальный папаша отлучился в лес Эя на охоту – такой ладненький и симпатичный был этот юный Теймо Корбел на фоне своего высоченного, как каланча, и прямого, как жердь, далеко не славно сложенного папы.

– Он хочет пытать камер-ргерра, – прошептал малыш Дункан, прислонившись к уху их высочества и для большей таинственности прикрыв губки ладошкой, будто его могли подслушать. Светлые глазки с надеждой посмотрели в чумазое лицо: – Ты же не будешь его пытать?

– А что отец?

– Он не хочет. Ройс, не пытай его. Он хор-р-роший. Ты же не будешь? Пр-р– равда?

Дитя убрало с розовой щёчки брата невидимую ворсинку, приблизило ухо к щели и прислушалось. Разговором то, что происходило внутри, было назвать сложно. Ор и брань. Ор, и брань, и сквернословие. На Холодных островах Дитя уже встречались леди с поведением дешёвых потаскух, потаскухи с поведением настоящих леди, попрошайки с манерами святых отцов и святые отцы с манерами извращенцев, поэтому, впервые увидя старшего Корбела, их высочество не было особенно удивлено тем, что граф Приграничья выглядел и вел себя, как лесной разбойник, который обрядился в шёлковые одежды и золотые цацки.

– Послушайте, Адарих, – рявкнул на разоравшегося протектора Приграничья уже порядком уставший Теабран и хватил кулаком по подлокотнику трона, – в том, что вы просите, сейчас нет никакого смысла!

– Как же ж нет, вашвеличство? Как же ж нет, туды её гангрена?! Значит, Осе, мать его за ногу, будет и дальше прятаться в горах и плести против нас интриги, а мы будем сидеть не ёрзать и просто ждать, когда к воротам Мира подойдёт армия графов-нищебродов Севера?

– Графы-нищеброды, как вы только что выразились, по последним данным наших лазутчиков, сейчас даже не помышляют собирать людей и идти на нас, требуя справедливости, – привёл весомый аргумент сэр Виллем. – Да, они были возмущены проигрышем в войне, но, судя по словам нашего человека, вовремя поняли, что силы их армий и нашей сегодня, мягко говоря, неравны.

– А