комнатенке, согнув спину над письменным столом, вместо того, чтобы помогать на кухне Марет, Данке или в конюшне Инто, с которыми уже подружился. Ведь, кроме него, отца Ноэ, Ипатия и прелата, в Паденброге монахов не было. Он взял лист бумаги и провёл пальцем по первой строке.

– «Булла кардинала Таллиция, именуемого Первым и святочтимого матерью единой правой веры церковью Святой Благодати, епископа Севера и Юга, викария касарийской епархии, так… так, и Отца престола Единого Бога»… ага… приказываю… так… – Альфред грустно выдохнул, готовясь к нелёгкому чтению. – «Пункт первый: отныне его святейшество кардинал имеет»… А разве «неоспоримый» пишется так? Ладно. «Имеет неоспоримое право единолично решать, достоин ли тот или иной кандидат на престол своего королевства отстаивать своё право и занимать трон. Пункт второй: отныне его святейшество кардинал только по собственному желанию и усмотрению проводит обряды помазания, посвящения и коронации и вправе отказать помазать на престол недостойного, по его мнению, кандидата. А за невозможностью его присутствия на церемонии, наделяет сим правом, – Альфред запнулся и сдержал смех, заметив отсутствие буквы «т» в слове «наместников», – наместников своих на Севере или Юге. Пункт третий: его святейшество кардинал имеет право призвать графов Ангенора к свержению короля, кото… которого он считает недостойным власти и престола, а за отказ имеет право изгнать графов из их замков и передать всё их имущество в пользу казны одобренного им короля». У-у-у-у!..

Нелле хмыкнула.

– А больше этот ваш канделябр ничего не хотит?

– Его святейшество кардинал, – фыркнул Ипатий.

Отец Ноэ снова промолчал.

– «Пункт четвёртый, – продолжил Альфред. – В случае затруднений на выборах короля при наличии нескольких кандидатов его святейшество кардинал должен призвать графов к согласию. В противном случае он сам выберет правителя, основываясь на собственных представлениях о достоинствах кандидатов. Пункт пять: в случае, если его святейшество кардинал заподозрит выбранного собой или ранее короля в неверности слову Единого Бога, описанному в "Четырёхлистнике" или в любом ином богомерзком деянии, при котором его святейшество теряет доверие к королю, он имеет право по собственному усмотрению в одностороннем порядке развенчать короля и лишить его права на занимаемый им трон в пользу любого кандидата, которого его святейшество посчитает достойным».

– Так, можеть, сразу надоть корону-то на вашего Таллиция напялить заместо нового величества? – Нелле посмотрела хрустальный графин на просвет в поисках пропущенных капель воды. – И хлопот меньше.

– А где здесь сказано про обязанности Отца? – не понял Альфред, наскоро прочитав остальные пункты буллы. – Требования к нему во время правления. Они же были.

– Это несущественно, – ответил викарий.

– Как же несущественно? В булле кардинала Виккеана было из семи четыре пункта о том, что требуется от Отца. Про обязанность уважать старые религии, уклад государств и решение королей.

– Несущественно, – повторил священник.

– А епитимьи для Отца, если он нарушит свои же законы? – Альфред снова перечитал документ. – Здесь говорится только о епитимьях для еретиков, чародеев, убийц, кровосмесителей и…

– …блудников.

Это был зефирный голос прелата.

Сидящие на кухне обратили лица к дверям.

На пороге, сложив руки на животе, стоял и улыбался, скаля мелкие зубки, преподобный монсеньор. Не в пример скромной рясе из шерсти отца Ноэ, которого от нищего проповедника из ближайшего закоулка или юродивого отличала только опрятность, прелат был разодет так, будто от начала церемонии коронации его отделяло мгновение. Обеденная ряса из тонкого жемчужно-белого шенойского шёлка, расшитый золотом пояс, бордовый с золотой каймой пилеолус, прикрывающий залысины, сверкающий прелатский перстень – для полного комплекта ему не хватало разве что альмандиновой короны на бархатной подушке в руках.

За ним бесшумной тенью следовал верный Акке и прижимал к груди, как щит, прелатский требник. Худенький, жалкий, убожество, а не человечек.

Альфред поспешил встать и поклонился. Отец Ноэ тоже встал, но кланяться до пола не стал, поприветствовав коллегу лишь учтивым кивком головы, который был вполне уместен, но, судя по кислому виду прелата, им не одобрен, потому что он ожидал, что перед ним как минимум должны упасть на колени.

Разочарованный сдержанностью Ноэ, он воззрился на отца Ипатия, с которым произошла поразительная метаморфоза. Неуклюжий и ленивый до любого телодвижения, он вдруг вскочил со своего места, едва не перевернув стол и тарелку вверх тормашками, заискивающе сгорбился, возведя руки к небу, и напустил на лицо своё такой боголепный вид, будто стал свидетелем явления самого святого Нимилия.

– Преподобный монсеньор, как я рад вас видеть! – воскликнул он, едва не разбив лбом каменную кладку на полу. – Как ваш день? Слышал, утром у вас состоялась не самая приятная встреча с их высочеством? Как вы? Прошу меня простить, что не смог присутствовать на вашей речи в часовне сегодня утром – отпевал касарийского воина, убитого в темнице. Мне, право, очень стыдно перед вами. Ведь вы выполняете богоугодное дело, воистину достойное столь великого человека, – подхалимничал и рассыпался в извинениях Ипатий, будто обходя вниманием присутствие в помещении и второго священника, который тоже читал проповедь в той же часовне этим же утром.

– Не страшно, – сквозь зубы ответил отец Симоне в ответ на навязчивую лесть. – Я знал, что вы не придёте. Значит, вы, коллеги, обсуждаете новую буллу?

– Да, – глаза троих мужчин устремились на вдруг оробевшего послушника. – Брат Альфред нашёл её в книге, которую ему дал отец Ноэ. Вот.

Викарий выхватил кусок сложенного пергамента у мальчишки и протянул монсеньору, положа на обе ладони, будто тот мог в любой момент рассыпаться в пыль. Прелат скривил губы и взял буллу за край двумя пальцами, оттопырив мизинец.

– Ты, – обратился он к вздрогнувшему от неожиданности Акке. – Дай мне вина.

Служка вынырнул из-за спины хозяина и поспешил наполнить святейшему кубок из кувшина, который обнаружил на столике у окна.

– Так вот как вы обращаетесь с документами? – водянистые глаза уставились на отца Ноэ, который с достоинством выдержал очевидное порицание. – Не очень-то это уважительно относительно документа, подписанного самим Отцом, вы так не считаете?

– Моя вина, монсеньор, – признал ошибку отец Ноэ, впрочем, Альфред подметил, что тон его голоса едва ли говорил о том, что священник о чём-то сожалел. – Вы правы, важность этого документа не позволяет складывать его пополам и класть в книгу, как закладку. Мне стоило быть аккуратнее. Прошу прощения.

Раболепный слуга прелата, только что наскоро поправивший колоратку, поспешил напустить на себя такой вид, будто на его глазах только что помочились на алтарь.

– И что же вас отвлекло, извольте узнать? – насел на священника Буккапекки, брезгливо беря у Акке кубок, будто его не мыли не меньше недели. – Какое такое важное дело? А, впрочем, я знаю. Поэтому я вас и искал. Королева Иммеле… – прелат обозначил предмет своего разговора.

Ноэ кивнул. Альфред и Нелле переглянулись. Монсеньор деловито уселся на свободный стул, отодвинутый для него служкой, и лизнул содержимое кубка.

– Мне только что стало известно, что вчера у вас с королевой состоялся интересный разговор, о содержании которого вы по непонятной мне причине решили умолчать, когда мы виделись с вами сегодня во время заутрени.

Ноэ тоже сел. Ни единая морщинка на его лице не говорила о том, что он чувствовал себя хоть в чём-то виноватым.

– Да, её величество королева приходила ко мне вчера после вечерней молитвы.

– Приходила сама? И не вызвала вас к себе?

– Да, сама, – кивнул Ноэ.

– К вам? Священнику низшего сана? Для личной аудиенции короли приходят сами только к тем служителям Бога, кто имеет сан не ниже прелата, то есть ко мне.

– По всей видимости, королева Иммеле посчитала нужным поступить по-другому.

Рыбьи глаза подозрительно сощурились.

– Разберёмся с этим позже. А сейчас соизвольте сообщить, о чём вы говорили.

– При всём уважении, монсеньор, это был частный разговор, – со спокойным уважением ответил Ноэ. – И я обещал её величеству о нём не распространяться.

Альфред испуганно сглотнул и посмотрел