Тать хэкнул, будто подавился своими легкими.

И с грохотом брякнулся навзничь.

Правда, свое устрашающе грохочущее оружие из рук не выпустил, выставив инстинктивно перед собой. Тверд едва успел прянуть в сторону, как почти у самого его уха громыхнуло так, как у Перуна в грозовой день не всегда получается.

Уши заломило от острой боли, глаза ослепли от ярчайшей вспышки.

Но смерть снова прошла стороной, обдав отнюдь не могильным холодом, а вполне себе обжигающим жаром.

Не желая давать ей еще один шанс, Тверд снова обрушил на врага всю тяжесть своей злости, заключенной в железном навершии топора. Но раскрытая ладонь колуна с лязгом и скрежетом напоролась на вовремя подставленное оружие татя. Здоровенное такое оружие.

А в следующий миг с яростным криком шлемоголосый скрутился в тугую пружину – и разжался, саданув каблучищами Тверда в грудь. Тот с хрипом выбитого из легких воздуха отлетел назад и воткнулся спиной в землю. Хлипкий его доспех жалостно скрипнул кожей. Норд одним махом вскинулся на ноги и направил жерло своего переносного вулкана прямо в лицо Тверду.

Ничего сделать тот уже не успевал.

Но и зажмуриваться не стал, судорожно вдохнув и приготовившись перенестись за Камень. В конце концов, он там уже бывал. Так что ничего нового.

Но смертельный посох, врученный татю не иначе как самим Перуном, вместо очередной вспышки молнии в раскате грома вдруг выдал жалобное клацанье.

Не веря своим глазам, стрелок, прорычав глухие проклятия, с остервенением нажал на какую-то дужку еще пару раз. Но, добившись точно такого же результата, взвыл с особой злостью.

Тверд его вполне понимал. Не каждый день боги вкладывают в руки такое чудесное оружие. Но, не смея пропускать песком сквозь пальцы выданный ему Двенадцатью еще один дар жизни, кентарх поднялся на ноги, примеряя в руках топор. Это покачивание колуном раззадорило норда еще больше, и он, дико взревев и размахнувшись своим чудесным самострелом, как дубиной, ринулся в атаку.

Тверд сразу понял, как уложит его на землю. Боевая ярь хороша в гуще схватки, где можно обрушить ее в любую сторону. А в двобое на первый план выходят опыт, мастерство да холодная башка. Отсутствие последнего могло напрочь перечеркнуть наличие остального.

Но, уведя в сторону молодецкий замах врага и наметившись было дать на него ничуть не менее смертельный ответ, Тверд без особого удовольствия обнаружил, что это как раз ему в схватке отвели роль щегла. Сыграл ли он приступ ярости или сумел в мгновение ока эту вспышку пресечь, но разбрасыватель громов и молний очень ловко ушел от выпада топором и перешел в стремительную атаку, каждое движение в которой словно бы плавно и вполне при этом естественно тащило за собой следующее. На Тверда обрушился град тычков, ударов, захватов и выпадов, направленных словно бы с разных сторон и под всеми возможными углами. Словно не человек сейчас был перед ним, а какое-то многорукое божество.

– Ты на кого поднял руку, червяк? – пророкотало под шлемом. Нордский говор не очень ложился на славянскую речь. Будто в реке заместо воды начали вдруг перекатываться камни.

С трудом отбив очередной выпад и увернувшись от ловкого замаха ножом, который каким-то чудесным образом вдруг оказался в другой руке татя, Тверд отскочил в сторону.

– Ты, ведро на роже, меня не стращай. Ты не бог и на колени перед тобой бухаться я не стану.

Норд провел еще две атаки, разя завихрениями с вертящимися в них длинным кинжалом и изломанной дубиной самострела. Сопел он при этом грозно, но пугать божественным пришествием больше не пробовал. Понял, видать, что этот его супротивник с такими «чудесами» уже сталкивался и, судя по всему, как-то сумел после таковых встреч сохранить башку на плечах.

Но бился он знатно. Тверд снова ощутил себя беспомощным цыпленком под ногами волкодава. Как это было при памятной встрече с Хёгни в приречном селище. Хотя попробуй кто сказать до их бегства из Царьграда в Киев, что ему придется пережить такое унижение своего воинского умения… Сейчас же размышлял лишь о том, что руки рано или поздно устанут заслоняться колуном от сыплющихся со всех сторон ударов и тогда – все.

Однако «всё» наступило гораздо раньше, чем он предполагал. Хитро извернувшись и заставив кентарха отпрянуть от тычка стилетом, норд бухнул по его ногам, ниже коленей, стреляющим посохом. Потеряв равновесие, Тверд долбанулся на землю. Дыхание с хрипом вылетело из груди, а глаза успели только заметить метнувшийся к ним кулак с зажатым ножом.

Но кулак этот вдруг отчего-то рванул в сторону, а под гладкой личиной шлема раздался вскрик боли. Натренированные руки Тверда, не дожидаясь команды ошарашенного происходящим кочана на плечах, инстинктивно сделали все сами. Колун тяжело прогудел в воздухе – и с рвущим скрежетом врубился норду в основание шеи. Какими бы мощными да непробиваемыми ни были бы доспехи, слабое место найдется в любом из них. А место, которое прорубил Тверд, у всех на свете лат всегда оставалось самым уязвимым.

Повезло, что и на сей раз правило сработало.

А вот то, что в ладони сучащего по земле ногами и бьющегося в кровавых конвульсиях татя торчала стрела, везением вовсе не было. Глянув в ту сторону, откуда прилетел оперенный гостинец, кентарх различил на пологом скате крыши одной из построек неясный силуэт.

– Я, кажется, велел увести за собой охрану и делать отсюда ноги, – недовольно проворчал Тверд, будто Туман с такого расстояния и в такой свистопляске мог расслышать его слова. Лучник, впрочем, в любом случае и не подумал бы вступить в спор. Он уже выцеливал очередную мишень, и, судя по всему, располагалась она чуть правее и позади Тверда. Едва это осознав, он тут же бросился на землю. Раздался дробный грохот, по деревянным бокам бочек, а затем и по скату крыши, на котором стоял Туман, застучали убийственные росчерки невидимых стрел. Перед тем как скатиться вниз, книгочей успел послать в сторону вражины еще пару стрел – вторую, пока первая висела еще в воздухе, – но Тверд очень сильно сомневался, что они достигли цели. Он снова зажимал в руках тяжелый, в липких темных потеках колун и лихорадочно пытался смекнуть, как бы еще приспособить к делу этот топор, на удивление казавший сегодня лихую боевую удачливость.

По крайней мере, пока еще один норд садил из своей громыхающей палки по Туману, можно было бы как-то обойти его с фланга. Только б не попасться в его поле зрения – очень уж дивно по ночному времени эти супостаты оказывались глазасты.

И едва Тверд дождался очередного оглушительного раската из чудного оружия, чтобы ломануться из своего укрытия под сень нахохлившегося чуть в стороне дровника, как до его слуха донесся шум другого порядка. Так оглушительно дребезжать на выбоинах может лишь изрядно разогнавшаяся телега. Поначалу приближению этого грохота он не придал никакого значения – чем-то подобным был наполнен весь обозный лагерь. И лишь когда треск и топот выплеснулся в пределы досягаемости, понял, насколько он не был случаен.

Особенно если учесть, что сопровождался очень уж знакомыми раскатами неистового свиста и крика.