Мальчик сразу понял и тихонько выбрался из хибарки втемноту. Он остановился. Прислушался. Ему показалось, что на огороде трещитсухая картофельная ботва.

Он пригнулся, сделал несколько шажков и вдруг, привыкнув ктемноте, ясно увидел посреди огорода две неподвижные фигуры.

У мальчика захватило дух. В ушах так зашумело, что онперестал слышать море. Прикусив изо всех сил губу, Гаврик совсем неслышнопробрался за хибарку, с тем чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь на тропинке.

На тропинке стояло еще двое, из которых один белел кителем.

Гаврик пополз к горке и увидел на ней несколько городовых.Он сразу узнал их по белым кителям. Хибарка была окружена.

Мальчик хотел броситься назад, как вдруг почувствовалбольшую горячую руку, крепко схватившую его сзади за шею. Он рванулся, нототчас получил подножку и полетел лицом в бурьян.

Сильные руки схватили его. Он вывернулся и, к ужасу своему,нос к носу увидел над собой усатого, его открытый рот, из которого разилоговядиной, его жесткий, как сосновая доска, солдатский подбородок.

– Дяденька-а-а, – притворно тонким голосом заплакал Гаврик.

– Молчи, шкура… – зашипел усатый.

– Пусти-и-ите!

– А ну, покричи у меня, сволочуга, – сквозь зубы выцедилусатый, взяв железными пальцами мальчика за ухо.

Гаврик съежился и диким голосом закричал, повернув лицо кхибарке:

– Тикайте!

– Молчи, убью!

Усатый так рванул ухо, что оно затрещало. Показалось, чтолопнула голова. Ужасная, ни с чем не сравнимая боль обожгла мозг. Вместе с темГаврик почувствовал прилив ненависти и ярости, от которой потемнело в глазах.

– Тикайте! – еще раз закричал он во всю глотку, корчась отболи.

Усатый навалился на Гаврика, продолжая одной рукой изо всехсил крутить ухо, а другой затыкая рот. Но мальчик катался по земле, кусаяпотную, ненавистную волосатую руку, и, обливаясь слезами, исступленно орал:

– Тикайте! Тикайте! Тика-а-а-айте-е-е!

Усатый яростно отшвырнул мальчика и кинулся к хибарке.Раздался длинный полицейский свисток.

Гаврик поднялся на ноги и сразу понял, что его крик былуслышан: три фигуры – две рослые и одна маленькая – выскочили из хибарки и,спотыкаясь, бежали через огород.

Два белых кителя преградили им дорогу. Беглецы хотелиповернуть, но увидели, что окружены.

– Стой! – закричал в темноте незнакомый голос.

– Илья Борисович, стреляйте! – услышал мальчик отчаянныйкрик Терентия.

В тот же миг сверкнули огоньки, и раздались подряд триревольверных выстрела, похожих на хлопанье кнута. По крикам и возне Гаврикпонял, что в темноте происходит свалка.

Неужели их возьмут? Ничего не соображая от ужаса, Гаврикбросился вперед, как будто мог чем-нибудь помочь.

Не успел он пробежать и десяти шагов, как увидел, что изсвалки вырвались все те же три фигуры – две большие и одна маленькая, –кинулись к обрыву и пропали в темноте.

– Держи! Держи-и-и!

Вылетел красный сноп огня. Ударил сильный выстрел изполицейского смит-вессона. Вверху на обрывах заливались свистки городовых. Былопохоже, что оцеплен весь берег.

Мальчик в отчаянии прислушивался к шуму погони. Онсовершенно не понимал, зачем Терентий выбрал для бегства это направление. Надобыть сумасшедшим, чтобы взбираться наверх: там засада, и наверняка их тамсхватят. Лучше было бы проскользнуть вдоль берега.

Гаврик пробежал еще немного, и ему показалось, что он видит,как по крутому, почти отвесному обрыву карабкаются три фигурки. Верная гибель!

– Ой, Терентий, куда ж вы полезли! – с отчаянием шепталмальчик, кусая руки, чтоб не заплакать, а едкие слезы щекотали нос и кипели вгорле.

И вдруг, в одну секунду, мальчик понял, зачем понадобилосьим лезть на обрыв. Он совсем упустил из виду… А ведь это так просто! Дело втом, что… Но в это время усатый налетел на Гаврика, схватил его под мышку и,разрывая на нем рубаху, поволок его обратно. Он с силой втолкнул мальчика вхибарку. Возле нее уже стояло двое городовых. Гаврик больно треснулся скулой окосяк и упал в угол на дедушку, сидевшего на земле.

– Уйдут – головы сорву! – крикнул усатый городовым и выбежалвон.

Гаврик сел рядом с дедушкой, совершенно так же, как и он,подвернув ноги. Они сидели, ничего не говоря, прислушиваясь к свисткам икрикам, мало-помалу затихающим в отдалении. Наконец шума совсем не сталослышно.

Тогда Гаврик почувствовал ухо, о котором было забыл. Оноужасно болело. Казалось раскаленным. До него страшно было дотронуться.

– У, дракон, чисто все ухо оторвал, – проговорил Гаврик, изовсех сил сдерживая слезы и желая казаться равнодушным.

Дедушка искоса посмотрел на него. Глаза старика былинеподвижны, страшные своей глубокой пустотой. Губы мягко жевали. Он долгомолчал. Наконец покачал головой и укоризненно произнес:

– Видели вы, господа, такое дело, чтобы ухи детям обрывать?Разве это полагается?

Он тяжко вздохнул и опять зажевал губами. Вдруг суетливо наклонилсяк Гаврику, испуганно посмотрел на дверь – не подслушивает ли кто – и шепнул:

– Ничего не слыхать, ушли они или остались?

– Они на обрыв полезли, – быстро и тихо сказал мальчик. –Терентий их повел до катакомбы. Если их по дороге не постреляют, непременноуйдут.

Дедушка повернул лицо к чудотворцу, прикрыл глаза имедленно, размашисто перекрестился, с силой вдавливая сложенные щепоткой пальцыв лоб, в живот, в оба плеча. Крошечная, еле заметная слеза поползла по щеке ипропала в морщине.

Под многими городами мира есть катакомбы. Катакомбы есть вРиме, Неаполе, Константинополе, Александрии, Париже, Одессе.

Когда-то, лет пятьдесят тому назад, одесские катакомбы былигородскими каменоломнями, из которых выпиливали известняк для построек. Они исейчас простираются запутанным лабиринтом под всем городом, имея нескольковыходов за его чертой.

Жители Одессы, конечно, знали о существовании катакомб, номало кто спускался в них, а тем более представлял себе их расположение.Катакомбы являлись как бы тайной города, его легендой.