арестованный из-за своей ереси, пытался избежать осуждения как еретик, утверждая, что его высказывания были «всего лишь» богохульством[462]. Мы знаем об этом случае только из рассказа противоположной стороны. Здесь не отрицался кощунственный характер этих высказываний – ювелир ставил под сомнение возможность отпущения грехов через паломничество и сравнивал крестное знамение с вульвой, – но ересь в конечном итоге считалась более тяжким преступлением, всегда включавшим в себя богохульство[463]. Аргументируя, что речь шла прежде всего о богохульстве, обвиняемый пытался вывести дело из компетенции инквизиции или по крайней мере добиться смягчения приговора.

Кощунства – инквизиция

Упомянутое выше назначение особых папских посланников для борьбы с еретиками в 1231 году было важным шагом к развитию регулярного института преследования еретиков – возникла инквизиция[464]. Ее реальная форма часто не соответствует распространенному клише всевластного и вездесущего контрольного органа; только в некоторых регионах Европы она смогла опереться на настоящую бюрократию и многочисленных помощников. В конце Средневековья во многих местах она почти не действовала, но затем приобрела новую форму на Пиренейском полуострове с 1478 года (испанская инквизиция) и в Италии с 1542 года (римская инквизиция). Общей чертой инквизиции Средних веков и Нового времени является наличие легитимированного папой инквизитора с особыми полномочиями и обязанностями, а также особая процедура инквизиционного процесса. Инквизиция, конечно, изначально занималась еретиками всех мастей: вальденсами и катарами, лоллардами и гуситами в Средние века; бывшими иудеями и мусульманами, которые, несмотря на христианское крещение, якобы тайно продолжали придерживаться своих старых вероисповеданий, – на заре Нового времени; последователями Лютера, Цвингли и Кальвина в эпоху Реформации. Но уже в позднее Средневековье инквизиция стала браться не только за конкретные группы, но и за поведение, вызывающее подозрения в ереси. Эта тенденция усилилась в XVI и XVII веках, когда стражи веры все больше и больше считали, что их касаются все виды сомнительных с моральной и этической точки зрения деяний. Одним из примеров этого было преступление двойного брака (двоеженство), которое под строгим взглядом инквизиции было превращено из супружеского вопроса в потенциальную ошибку в вере[465]. Другим примером было богохульство.

Богохульство в христианстве впервые наиболее полно рассмотрел инквизитор Николаус Эймерик, чья работа «Directorium Inquisitorum» («Руководство инквизиторов»), завершенная около 1376 года, долгое время оставалась непререкаемым авторитетом[466]. В основном она различает две формы богохульства. Если кто-то богохульствует, не противореча догматам веры, например проклинает Бога или Богородицу, то это простое богохульство. Напротив, еретическое богохульство (blasphemia haeretecalia) имеет место, когда кто-то выступает против определенных христианских догм, например против всемогущества Творца, говоря, что он не может вызвать дождь, или против девственного материнства Марии, называя ее блудницей. Простые богохульники должны быть наказаны другими судьями, но еретические богохульники должны предстать перед судом инквизиции и рассматриваться как еретики. Эймерик также разобрал возможные основания для оправдания или смягчения наказания за это преступление. Богохульники часто уверяли, что в душе они добрые христиане, но инквизитор должен был тщательно проверять такие заявления. Гнев, как и пьянство, оправдывает не все.

Если переступить порог Нового времени, то мы увидим, что тогдашние инквизиции органично продолжили своих средневековых предшественников в стремлении расширить область своей компетенции. В нескольких папских буллах XVI века полномочия преследователей еретиков систематически расширялись. Теперь в компетенцию инквизиции входили вероотступничество, магия, колдовство и гадание, а также двоеженство – и богохульство[467]. Испанский юрист Франсиско Пенья, который в 1578 году переиздал и прокомментировал «Directorium Inquisitorum», подтвердил полномочия инквизиции в отношении случаев еретического богохульства[468]. В качестве таковых он квалифицировал высказывания, выражающие неверие или отречение от веры, – или же направленные против истинного исповедания. Следуя за инквизитором Хуаном де Рохасом[469], он упоминал такие фразы, как «Я отрекаюсь от Бога», «Я не верю в Бога» или «Я отрекаюсь от веры и креста Господа Иисуса Христа». С другой стороны, ругань и проклятия обычно не рассматривались как еретические богохульства. Однако степень предосудительности (и, следовательно, наказуемости) богохульства зависела от многих факторов: от характера слов и произносившего их лица, а также от времени и места. Однако, по словам Пеньи, основное подозрение заключается в том, что внешне произнесенное слово может указывать на внутреннее (еретическое) отношение и требовать расследования со стороны инквизиции. Простому утверждению, что человек богохульствует «просто так», по привычке или внезапному всплеску эмоций, верить не обязательно.

Более поздние инквизиторские руководства XVII века, в принципе, следовали за Эймериком и Пеньей, но уделяли еще больше места проблеме богохульства и создали обширную казуистическую базу для вынесения справедливого приговора[470]. Их соображения нашли отражение в практической работе инквизиторов, будь то в Испании или Италии, в Старом или Новом Свете. Так, перед трибуналом в Мехико «нечестивые сравнения» несколько раз приводили к обвинениям в еретическом богохульстве. В 1564 году Мария де Бустаманте была осуждена там за то, что она восхваляла свою дочь как человека, который был «чист и девственен, как святая Екатерина». Мариана де лос Рейес превзошла ее десятилетиями ранее. Ее любовник обвинил ее в том, что она нечиста и развлекается с мужчинами разного этнического происхождения; в ответ она не только сказала, что так же добродетельна, как святая Екатерина, но и добавила, что заслуживает поклонения, как сам Бог. Инквизиторы сочли это тяжким еретическим богохульством[471]. На Мальте выражения индивидуального бессилия в связи с религией были санкционированы как еретические, например, когда больная Элизабетта Камиллери воскликнула: «Бог совершил смертный грех, когда создал меня». Иногда такие сетования выходили за рамки размышлений об индивидуальной судьбе и приобретали черты социальной критики, например, когда Гаэтано Паче объявил парикмахеру, что даже Бог не может помочь поденщикам в их бедности, или женщина по имени Фортуната высказала мнение, что неправильно создавать одних богатыми, а других бедными. О бедных никто не заботится, «даже Ты, Боже мой!»[472].

Однако вряд ли можно говорить о последовательной реализации линии, заложенной в руководствах для инквизиторов. На Мальте жестокие оскорбления и проклятия, такие как «Если бы я мог добраться до Бога, я бы изрубил его на куски» или «Я бы убил его или перерезал ему горло», считались еретическими богохульствами. В руководствах такие выражения не были прямо квалифицированы как еретические[473]. С другой стороны, когда Андрес Гонсалес был обвинен на трибунале Толедо в 1678 году в клятве, что «ему нет дела до Бога и Девы Марии», «он не верит в Бога» и «он верит в Мухаммеда», на первый взгляд, это был кристально чистый случай еретического богохульства. Однако снисходительные инквизиторы признали пьянство Гонсалеса смягчающим обстоятельством, как и его трудную жизнь, бедность, раннее изгнание из родительского дома и террор со стороны родственников жены: они приговорили его только к трем годам изгнания[474].

Деятелям инквизиции развитие темы еретического богохульства, вероятно, служило