– Тогда деньги вперед… и вот вам ключ!

Барвинок решила, что пора показать свой независимый характери напомнить, что не все даже в этом мире решают мужчины.

– А как насчет второй кровати? – спросилаона. – Можно принести из кладовки еще одну и поставить в другом углу?

Хозяин раскрыл рот и уставился на нее с удивлением. Потомперевел обалделый взгляд на Олега.

– Что это с вашей спутницей?

Олег отмахнулся:

– Это она так шутит. Поспит, как обычно, на полу. Укровати, раз уж у меня нет с собой собаки. Внизу там есть чем перекусить?

– Моя жена только что сварила хар-р-ррошую бараньюпохлебку. А на горячее есть бараньи ребрышки.

– Люблю бараньи ребрышки, – сказал Олег. –Тогда сперва пообедаем, а комнату пусть приведут в порядок.

Хозяин поморщился, явно не понимает, что такое наводитьпорядок, комната же есть, что еще, а Олег кивнул рассерженной лекарше, толкнулдверь в харчевню.

За столами подняли головы, едва они переступили порог.Барвинок ощутила на себе оценивающие взгляды, в корчме почти одни мужчины,грубо одетые, с грубыми лицами и грубыми голосами. Даже смех грубый, жестокий,неприятный, но смеются только за одним столом, за другими же сидят и пьютугрюмые, нахмуренные, бросающие по сторонам злые неприязненные взгляды.

Женщины, их здесь три, сразу обратили внимание на Олега.Барвинок ревниво зашипела, когда они подобрались, заулыбались, начали приниматьсоблазнительные позы, выпячивая то переднюю часть, то жирные задницы.

Олег окинул зал безразличным взглядом и, сойдя на двеступеньки, пошел между столами. Из-за одного кто-то из гуляк подставил емуногу, Олег смотрел прямо перед собой ничего не выражающим взглядом, но еготяжелый сапог с металлическими подковками опустился очень точно. Барвинок неуслышала хруст тонких косточек, стопа вообще легко повреждается, но гуляка взвылне своим голосом.

Волхв остановился и, продолжая стоять на ноге несчастноговсем весом, поинтересовался:

– Чё, ты хочешь что-то сказать?

Тот стонал, хватался за край стола и пытался выдернуть ногу,но Олег словно превратился в каменную скалу, стоит неподвижно и смотрит с вялыминтересом.

Остальные за столом притихли и зыркали непонимающе то наодного, то на другого. Наконец Олег махнул рукой и сказал Барвинок:

– Странные здесь люди…

Она шла за ним, не дыша, выпрямившись и стараясь выглядетьтак же грозно, как и эти люди. Олег сел за дальний столик, выбрав место так,чтобы видеть и входящих, и дверь кухни.

Барвинок брезгливо потрогала свой край стола, тут же подошламолодая женщина с чистой тряпкой и старательно вытерла столешницу, обещающеулыбаясь Олегу и наклоняясь так, что из низкого выреза вот-вот вывалятсябелоснежные и жаркие груди…

Олег, к ее негодованию, в самом деле засмотрелся с явнымудовольствием.

Барвинок сказала резко:

– Нам жареной баранины!.. Лучше ребрышки. С кашей.

Женщина улыбнулась, проворковала ласково:

– А вина?

– И вина, – сказала Барвинок, стараясь, чтобыголос звучал твердо. – Лучшего!

– Будет исполнено, – ответила женщина и на всякийслучай улыбнулась и Барвинок, но не так, как Олегу, увы, совсем не так. –Ребрышки как раз жарятся, ждать недолго. А вино принесу сейчас…

Она снова улыбнулась Олегу и удалилась, старательно двигаяиз стороны в сторону толстым задом.

– Корова, – прошипела Барвинок. – Толстаякорова.

Олег ответил мирно:

– Ну и что? Главное, чтобы молоко было.

– У нее есть, – заверила Барвинок. – Дажекофта на груди промокла!.. Еще кормит. Рожает и кормит, рожает и кормит. Непереставая.

Олег зевнул.

– Может быть, у нее это первый ребенок.

– Первый? – изумилась она. – Да такиеначинают рожать с тринадцати лет!.. И не перестают до старости. Потому чтоникому не отказывают.

– Хорошие женщины, – сказал онодобрительно. – Добрые. Дают людям ту радость, которая им доступна.

Женщина вернулась, начиная улыбаться еще с полдороги, ипоставила на стол кувшин и две чаши. Снова упершись руками о край стола, онаигриво подвигала плечами, в глазах приглашение к более тесному знакомству.

– Что-нибудь еще?

Барвинок сказала сухо:

– Я же сказала, мяса!

– Сейчас снимают со сковороды, – заверила она степлой улыбкой на широком лице. – А пока могу предложить пирожки, блины,оладьи с медом…

– Оладьи с медом, – сказал Олег. – Люблюоладьи с медом. И вообще сладкое.

Она замедленно повернулась, чтобы он получше рассмотрел еекрупную грудь сбоку, бросила многозначительный взгляд и удалилась, еще мощнеедвигая бедрами.

Барвинок прошипела еще злее:

– Ишь, оладьи с медом! На сладкое потянуло?

– Я всегда любил сладкое, – ответил Олег внедоумении.

– Это я поняла!

– С детства, – сказал Олег.

– Ага, даже с детства!

– У нас в лесу пчел много, – сказал онмечтательно.

– Эта корова не такая уж и сладкая, – сказала онасдавленным от негодования голосом. – И на оладьи с медом совсем не тянет!

– Не тянет, – согласился Олег. Она с облегчениемвздохнула, а он добавил: – Разве что на пирог… Большой, с медовыми сотамивнутри…

Она сказала саркастически:

– Размечтался! Вон слюни потекли. Ну что ты за человек?То занудный до невозможности со своими ученостями, то просто я не знаю кто!

– Сложный, значит, – сказал Олег судовлетворением. – Богатая натура. Да, я сам иногда вижу, какой я мудрый ивообще. Сижу и думаю: это я от природы такой или сам себя обучил?

Она задохнулась от возмущения.

– Ты высокомерный зануда!.. И ничего больше.

– Правда? – переспросил он. – Не… все-такидумаю, во мне есть что-то еще.

– Кроме вина и мяса с бараньих ребрышек? –уточнила она.

Молодая женщина, где бы ни находилась, игриво поглядывала вих сторону. Олег насыщался молча, ничего не замечая, а Барвинок злилась,впереди еще не один заказ, а потом она еще увяжется показывать им комнату, гдетолстая дура с мощным выменем постарается угодить понравившемуся мужчине насчетпостели и прочего.

Олег без стука опустил на удивительно чистую столешницучашу, Барвинок отметила этот непривычный здесь жест, за всеми столами мужчинысловно бьют ими разбегающихся тараканов, разговаривают громко и вызывающе,рассматривают всех нагло и вообще стараются выглядеть большими и опасными.