В холле было холодно, а на улице туманно. Туманы так далекона Востоке — редкое явление, но иногда случались такие ненастные ночи.

— Алло?

Она ожидала услышать мать, и то, что это был Гарри, ее ошеломило.Его голос был хриплым и очень усталым, будто он провел на ногах всю ночь, инеудивительно, если он сейчас в городе. Казалось, что он очень близко.

— Гарри?.. — Ее глаза наполнились слезами. —Гарри! Это ты?

— Ну да, кто же еще? — Он почти зарычал, и онаясно представила — почти почувствовала — прикосновение его заросшегоподбородка.

— Ты где?

Мимолетная пауза.

— Здесь. В Сан-Франциско.

— Когда ты прилетел? Боже, если бы я знала, я встретилабы тебя.

Гарри вернулся, какой чудесный рождественский подарок!

— Да только что.

Это не правда, но легче сказать так, чем объяснять, почемусразу не позвонил.

— Слава богу, что ты там не задержался. — Танабыла так счастлива слышать его голос, что и не пыталась сдержать слез. Онаплакала и улыбалась, и Гарри на том конце тоже. Он уже и не надеялся сновауслышать ее, и любил ее еще больше, чем раньше. Сейчас он даже не был уверен,что ему удастся скрыть свое чувство. Но придется постараться ради нее да и радисебя самого. — Почему тебя так скоро отпустили?

— Думаю, я устроил им там веселенькую жизнь. И жратватухлая, и девчонки вшивые. Черт, я дважды подцепил мандавошек и самый гнусныйтриппер за всю свою жизнь… — Он попробовал рассмеяться, но было слишком больно.

— Кретин. Ты что, вообще не можешь вести себя какследует?

— Нет, если есть выбор.

— И где ты сейчас? Опять пауза.

— Да вот, меня ремонтируют у Леттермана.

— В больнице?

— Ага.

— Из-за триппера? — Она произнесла это так громко,что две девушки в холле оглянулись, и она рассмеялась. — Слушай, тыневыносим. Ты самый гадкий человек из всех, кого я знаю, Гарри УинслоуЧетвертый или как тебя там. Тебя можно навестить или мне тоже грозит подцепитьэто? — Она все еще смеялась, а его голос звучал все так же хрипло и устало:

— Да, только не садись на мой стульчик.

— Не волнуйся, не буду. Я даже не подам тебе руки, покаты свою не прокипятишь. Одному богу известно, где она только не побывала.

Он улыбнулся. Было чертовски здорово слышать опять ее голос.

Тана взглянула на часы:

— Можно приехать прямо сейчас?

— Тебе что, нечего больше делать в воскресный вечер?

— Я собиралась заняться любовью со стопкой книг поюриспруденции.

— Вижу, ты осталась такой же забавницей, как прежде.

— Да, но я гораздо умнее тебя, болван, и меня никто непосылал во Вьетнам.

Опять какое-то странное молчание, и когда Гарри заговорилснова, в его голосе не было улыбки.

— И слава богу, Тэн. — Слушая его, она ощутиланеприятный холодок, пробежавший по позвоночнику. — Ты правда хочешьприехать ко мне сейчас?

— Черт возьми, конечно. Ты что, думаешь, я не приеду? Япросто не хочу подхватить триппер, и только.

Он улыбнулся:

— Я буду пай-мальчиком.

Но надо было что-то ей сказать… сейчас, пока она неприехала… иначе будет несправедливо.

— Тэн…

Он осекся. Пока он никому ничего не сказал. Даже с отцом ещене говорил: того нигде не могли найти, хотя Гарри знал, что в конце недели ондолжен быть в Гстааде, где всегда проводил Рождество, — с Гарри или безнего. Для него Швейцария была неотделима от Рождества.

— Тэн… У меня кое-что похуже триппера… Странный холодзаледенил ее спину, она закрыла глаза.

— Да-а? И что же?

Она хотела, чтобы он этого не говорил, хотела, чтобы онсмеялся, чтобы был здоров, если с ним что-то случилось, но поздно… уже не вернешьслов, не закроешься от правды…

— Меня немножко подстрелили…

Голос его надломился, и она почувствовала внезапную боль вгруди, борясь с подступившими рыданиями.

— Да ну? Значит, ты поперся туда именно дляэтого? — Она еле сдерживала слезы, да и он тоже.

— Да как-то ничего лучшего не нашлось. Девчонки там,честно говоря, смотреть не на что… — его голос стал печальным и мягким, —не сравнить с тобой, Тэн.

— Господи, тебе, должно быть, все мозги продырявили.

Они немного посмеялись, но, казалось, холод от ее босых ногпревратил всю ее в ледышку.

— Значит, Леттерман, так?

— Ага.

— Я буду через полчаса.

— Не спеши. Я никуда не ухожу.

И долго еще не сможет никуда пойти. Но Тана ни о чем недогадывалась, натягивая джинсы, всовывая ноги в туфли, не замечая какие, выныриваяиз черного свитера с высоким воротом, продираясь расческой через гриву волос,хватая с изножья кровати гороховую куртку. Сейчас же к нему, посмотреть, что сним… «Меня немножко подстрелили…» Только эти слова звучали в ее голове, когдаона ехала в автобусе в город и когда поймала такси до больницы Леттермана вПрезидио. Дорога заняла около часа, но она мчалась изо всех сил, и уже черезпятьдесят пять минут после того, как повесила трубку, входила в больницу.

У женщины в регистратуре она спросила, где палата Гарри, начто та попросила уточнить, в каком он отделении, и Тане очень хотелось ответить«в трипперном», но сейчас ей было не до шуток и уж совсем расхотелось шутить,когда она подошла к дверям с табличкой «Нейрохирургия», молясь про себя, чтобы всебыло хорошо. Она вошла в палату бледная, почти серая, но и он выглядел нелучше. Он лежал на спине, над головой зеркало, рядом — респиратор. Кругом былиразные держатели и трубки, и медсестра присматривала за ним. Сначала Танарешила, что Гарри парализован: абсолютная неподвижность, — и только потомзаметила движение руки, и глаза ее наполнились слезами. Но ошиблась она тольконаполовину: от пояса и ниже он действительно был парализован.

— Пуля попала в позвоночник, — объяснил ей Гаррисо слезами на глазах.

Наконец-то он говорит с ней, плачет вместе с ней,рассказывает о том, как себя чувствует. А чувствовал он себя дерьмово. Хотелумереть. С того самого момента, как его принесли.

— Вот такие дела… — Слова давались ему с трудом, аслезы бежали по щекам, по шее, на простыню. — Теперь я буду прикован кколяске… — Он плакал навзрыд.

Ему казалось, что он никогда больше ее не увидит, и вот оназдесь, такая прекрасная, такая хорошая, такая светловолосая… Точно такая, какойбыла всегда. Все здесь казалось таким же, как всегда. Никто ничего не знал ни оВьетнаме, ни о Сайгоне, ни о Дананге, ни о вьетконговцах… Ты даже не видел ниодного из них. Он просто прострелил твою задницу из укрытия на дереве, и, можетбыть, это был девятилетний мальчишка, или просто он выглядит как мальчишка. Ноздесь никому до этого нет никакого дела.