— Вы не знаете ли, где нейрохирургическое отделение?

Она кивнула, вдруг почувствовав себя маленькой и глупой, апотом робко улыбнулась.

— Да, это вниз по коридору. — Она показала туда,откуда пришла, и он улыбнулся тоже, но глаза его в этом не участвовали. Что-тобезнадежно печальное было в этом мужчине, словно он потерял то единственное, очем заботился. Так оно и было. Или почти так.

Тана терялась в догадках, что привело его сюда. Казалось, емуоколо пятидесяти, хотя было в нем что-то мальчишеское, и, конечно, это былсамый потрясающий мужчина из всех, кого встречала Тана. Темные с проседьюволосы делали его еще более прекрасным. Он быстро прошел мимо нее, вниз покоридору, и она поплелась за ним туда, откуда пришла, увидела, как он повернулналево, к кабинету медсестер, от которых они все так зависели.

Потом ее мысли вернулись к Гарри, и она решила, что и самойпора вернуться к нему. Хоть она и недолго отсутствовала, но он уже могпроснуться, а ей надо рассказать ему, о чем она думала всю ночь, очень хочетсяподелиться своими соображениями об их будущем. Говоря о том, что не позволитему сидеть сиднем, Тана была вполне серьезна. У него впереди целая жизнь. Двемедсестры, завидев ее, улыбнулись. На цыпочках Тана подошла к двери комнаты,где лежал ее друг. Там все еще царил полумрак, да и солнце уже заходило, но онасразу заметила, что Гарри проснулся. Он выглядел одурманенным лекарствами,однако узнал Тану и не улыбнулся. Они смотрели друг другу в глаза, не отводявзглядов. Она вдруг почувствовала что-то странное, что-то было не так, ещехуже, чем с самого начала, если только это было возможно. Она обвела глазамикомнату, будто ища подсказки, и обнаружила: он стоял в углу — мрачный, красивыйчеловек с седыми волосами, в темно-синем костюме, — и Тана чуть неподпрыгнула. Ей никогда не приходило в голову… И внезапно она осознала…Гаррисон Уинслоу Третий, отец Гарри… наконец-то он появился.

— Привет, Тэн, — вид у Гарри был несчастный. Доприхода отца все было проще. Теперь же надо как-то справляться с ним и с егогорем. Так хорошо было с Таной, она всегда понимала его чувства. Не то чтоотец.

— Как ты? — Пока они не обращали внимания настаршего, как будто для начала заряжаясь силой друг от друга. Тана не зналадаже, что говорить.

— В порядке. — Но он вовсе не выглядел в порядке;потом он перевел взгляд на хорошо одетого мужчину. — Отец, это ТанаРобертc, мой друг.

Уинслоу-старший почти ничего не сказал, только протянулруку. Он смотрел на нее как на что-то неуместное, чужеродное. Его интересовалов подробностях, как Гарри попал сюда. Накануне он прилетел в Лондон из ЮжнойАфрики, получил телеграммы, давно ожидавшие его, и тут же вылетел вСан-Франциско, но до самого прибытия он толком не знал, что случилось. Он всееще не мог оправиться от потрясения. Гарри только что, перед тем как вошлаТана, сказал ему, что отныне на всю жизнь будет прикован к инвалидному креслу.Все это он изложил быстро, не пытаясь щадить чувства отца или как-то смягчитьудар. Да он и не обязан быть добрым, так он считал. Это его ноги, и если онибольше не станут ему служить, то это только его проблема, ничья больше, значит,и говорить об этом он может как ему заблагорассудится. Поэтому и нецеремонился.

— Тэн, это мой отец, Гаррисон Уинслоу, — в егоголосе зазвучали саркастические нотки, — Третий.

Ничто не изменилось между ними. Даже теперь. А отец егоказался огорченным.

— Может, вы хотите остаться вдвоем? — Танапереводила взгляд с одного на другого, и было сразу видно, что Гарри не хочет,а его отец предпочел бы именно это. — Пойду выпью чашку чаю. — Онаосторожно взглянула на Уинслоу-старшего. — Вам принести?

Он замялся, но потом кивнул:

— Да, премного благодарен.

Он улыбнулся, и невозможно было не заметить, какобезоруживающе прекрасен этот мужчина, даже здесь, в больнице, в палатесобственного сына, придавленный грузом плохих вестей. Невероятная глубина синихглаз, сила точеной линии подбородка, нежные и в то же время уверенные руки… Вэтом человеке трудно было разглядеть того негодяя, каким его описывал Гарри, ноприходилось верить другу. И все-таки внезапные сомнения закрались в ее душу,пока она не спеша ходила в кафе за чаем. Не прошло и получаса, как онавернулась, размышляя, не стоит ли ей уйти сейчас и навестить Гарри завтра илисегодня попозже. Да и учебу она забросила, надо наверстывать упущенное. Но,войдя обратно в палату, она заметила в глазах Гарри настойчивое выражение,словно он просил у нее спасения от своего отца; не ускользнуло это и от взглядамедсестры, и, не зная, в чем причина расстройства пациента, она вскорепопросила их обоих уйти. Тана наклонилась, чтобы поцеловать Гарри, и он шепнул:

— Возвращайся попозже… если сможешь…

— Ладно.

Она поцеловала его в щеку и сделала мысленную заметкусначала позвонить медсестре. Но сегодня все же Сочельник, и ему, вероятно, нехочется оставаться в одиночестве. Еще она подумала, уж не поспорил ли он сотцом, который, оглянувшись через плечо на сына и тяжело вздохнув, вышел изпалаты вслед за Таной. Они шли по коридору, отец Гарри печально опустил голову,будто разглядывая свои ослепительно начищенные туфли, и Тана боялась вымолвитьслово. К тому же она чувствовала себя совершенной неряхой в этих растоптанныхтапках и джинсах, но, идя сюда, она не ожидала встречи ни с кем, меньше всего слегендарным Гаррисоном Уинслоу Третьим. Она вздрогнула, когда тот обратился кней:

— Как он, по-вашему? Тана судорожно вздохнула:

— Пока не знаю… еще рано судить… думаю, он до сих пор вшоке.

Гаррисон Уинслоу кивнул. Он и сам был в шоке. Прежде чемподняться к сыну, он поговорил с врачом и узнал, что абсолютно ничего нельзясделать. Нейрохирург пояснил, что спинной мозг Гарри настолько серьезноповрежден, что он никогда больше не сможет ходить. Они сделали все, что могли,в ближайшие полгода ему предстоит перенести еще несколько операций, и кое-чтооказалось не так уж плохо. Гарри описали его положение в общих чертах, но несообщили всего: пока было слишком рано что-либо утверждать. Лучше всего былото, что он сможет, немного потренировавшись, заниматься любовью, так как этотучасток нервной системы все еще действовал — в определенных границах,конечно, — и хотя он не будет испытывать всей полноты ощущений илиполностью контролировать себя, все же значительная часть чувствительностисохранилась. «Он даже сможет завести семью», — добавил врач потрясенномуотцу. Понятно, что он никогда не будет ходить, танцевать, бегать или кататьсяна лыжах… Слезы выступили на глазах отца при мысли об этом, и тут он вспомнил одевушке, идущей рядом. Хорошенькая, он обратил на нее внимание сразу же, какувидел ее в конце коридора, и отметил прелесть ее лица, большие зеленые глаза,грациозность движений, а когда она вошла в палату Гарри, был просто изумлен.

— Вы с Гарри близкие друзья, не так ли? — Странно,но Гарри никогда не говорил ему об этой девушке, впрочем, он никогда ни о чемему не рассказывал.