Мэриэнн шагнула вперед.

— Уже очень поздно, — сказал Рейф. — Я думал, ты спишь.

Она поставила подсвечник на стол и посмотрела на него:

— Я не могу спать, пока ты бродишь один ночью по улицам.

— Ты беспокоилась обо мне, — нежно отозвался он. Эта мысль была так сладка, что он невольно улыбнулся.

— За твою голову назначена награда в пять тысяч гиней. Мои отец и брат поклялись убить тебя. Конечно, я беспокоилась.

Рейф взял ее за руку и прикоснулся губами к пальцам.

— Но ты же получила записку, что я буду поздно? — Он не отпускал ее руку.

Мэриэнн кивнула.

— Ты все уладил с поверенным?

— Не совсем.

Она взглянула на гроссбух, лежавший открытым на столе:

— И в чем дело?

— Похоже, какие-то странности с деньгами на моих счетах в банке.

— Ты хочешь сказать, что пропали деньги?

— Совсем наоборот. — Его снова охватило беспокойство. — Я получил наследство, которое находилось под опекой, пока я не достиг совершеннолетия. Начальная сумма была небольшой, и я считал, что источником моего дохода, который вырос с годами, явились удачные инвестиции. Сейчас я обнаружил, что средства вложены неудачно, и, если бы кто-то регулярно не вносил деньги на мои счета, у меня осталось бы совсем мало.

— Как странно, — удивилась Мэриэнн. — А нельзя ли через банк выяснить, кто этот таинственный благотворитель?

— В обычном случае можно. Но тот, кто стоит за этим, предпринял массу предосторожностей, чтобы скрыть свою личность. Мой поверенный использовал все доступные средства, но ему так и не удалось узнать имя.

— Может быть, это кто-то из твоих родственников, пожелавший сохранить анонимность?

— У меня нет родственников, Мэриэнн. Я один на свете. — Рейф думал о человеке, из-за которого так случилось.

— Теперь уже нет. — Мэриэнн робко улыбнулась.

Рейф окинул взглядом ее лицо и не заметил в нем ничего от Мисборна, пока не встретился с ней взглядом. На него смотрели те же темные глаза, что и у ее отца. Но если в глазах Мисборна сквозило дьявольское бездушие, то глаза Мэриэнн были полны страсти.

— Теперь уже нет, — повторил он. — Теперь у меня есть ты, Мэриэнн.

Они смотрели друг на друга. В наступившей тишине послышалось ровное медленное тиканье часов и потрескивание догорающих углей в очаге.

— Иди спать, Рейф, — сказала она, и он ощутил легкое пожатие руки, взял со стола подсвечник и последовал за ней в спальню.

Так проходили дни и ночи. Мэриэнн наняла слуг, старательно исполнявших свои обязанности. Постепенно жилище, где спал и ел Рейф, стало приобретать черты настоящего дома. Полы были выметены, мебель вымыта и вычищена. Вскоре воздух наполнился сладковатым запахом пчелиного воска, лавандовой полироли для дерева, ароматом свежих цветов, занявших место в вазах, и фиалковым ароматом. Краску на дверях и окнах обновили. Медный дверной молоток отполировали до блеска. Словом, в доме началась новая жизнь, вибрации которой напомнили Рейфу детство, каким оно было до смерти родителей. Каллертон официально получил место управляющего. Рейф отмечал, как с каждым днем растет доверие Мэриэнн, и не вспоминал о Мисборне. С каждой ночью он все сильнее любил ее.

— Нет, ни эта комната, ни соседняя спальня. Обе должны оставаться нетронутыми, — говорила Мэриэнн.

Две горничные, тащившие корзины с щетками, тряпками и полиролью, отвесив вежливые поклоны, поспешили удалиться.

Мэриэнн стояла в одиночестве в желтой спальне и смотрела по сторонам.

Свет, заливавший ее с лестничной площадки, осветил то, что она прежде видела лишь при свечах или дневном свете, украдкой пробивавшемся сквозь щели ставен. Она потянула рукой кремовую льняную скатерть, закрывавшую туалетный столик, и сбросила ее на пол. На крышке красного дерева лежал сломанный на три части черепаховый гребень, украшенный слоновой костью, так, как она оставила его, подобрав обломки с пола. Гребень матери Рейфа. Мэриэнн дотронулась до него, и ее охватило чувство невыразимой нежности, даже перехватило дыхание. Ей стало невыносимо тяжело. Она не сможет вечно прятаться от этого, они не смогут. Ее отец стоял между ними, как молчаливая преграда, которую невозможно обойти.

Мэриэнн ничего не слышала, но какая-то непонятная сила заставила ее оглянуться на дверь. Рейф стоял, прислонившись к дверному косяку, и наблюдал за ней.

— Я знаю, Мэриэнн, тебе нелегко. Когда ты попала в эту комнату в прошлый раз, все было по-другому.

— Да, совсем по-другому.

— Я поступил… дурно, выкрав тебя у отца. И пусть ни разу не сделал тебе ничего плохого, я виноват. Мне жаль, что я напугал тебя.

— Ты жалеешь, что забрал меня?

Рейф взглянул на нее, немного помедлил и ответил:

— Мэриэнн, я никогда не обманывал тебя. И теперь не стану этого делать. Мой ответ — нет. Я не жалею.

— Даже несмотря на то, что отец не отдал тебе документ?

— Документ здесь совсем ни при чем.

Мэриэнн посмотрела на него.

— Документ очень даже при чем, — ответила она, удивившись злости, с которой произнесла эти слова.

— Да, я похитил тебя из-за него, Мэриэнн. Но он не имеет никакого отношения к тому, что я не жалею об этом. — Рейф помолчал. — И к тому, что я женился на тебе.

— Мы оба знаем, почему ты женился. Ты хотел спасти меня от позора. — Ей очень хотелось, чтобы была другая причина, та, которую она чувствовала в каждом биении своего сердца, которая наполняла все ее существо.

— Тебе известно, что связывает нас. Ты должна знать, что я чувствую к тебе.

Желание. Влечение. Но не любовь. Откуда взяться любви, если знаешь, что разделяет Рейфа и ее отца? Тем не менее от его слов сердце подскочило у нее в груди и забилось сильнее, голова пошла кругом.

— Я должна? — ответила Мэриэнн, не сводя с него глаз. Ей так хотелось, чтобы он произнес эти слова! Наступила неловкая звенящая тишина. Мэриэнн отвернулась, оглядывая спальню. — Это комната твоей матери?

— Да.

— Ставни до сих пор забиты гвоздями.

Рейф не ответил.

— И в соседней спальне тоже. Там спальня твоего отца?

Он кивнул.

Снова пауза. Мэриэнн слышала удары собственного сердца и, как ей показалось, его сердца тоже.

— Что случилось с твоими родителями, Рейф?

И снова тишина. Сначала она подумала, что он не ответит, но чуть погодя Рейф сказал:

— Их убили при ограблении.

— Это ужасно, прости. — Ей стало до боли жаль его.

— В ту ночь ставни были заперты. Я поклялся, что они останутся запертыми, пока человек, виновный в смерти моих родителей, не предстанет перед справедливым судом. — Голос Рейфа звучал ровно и спокойно, лишенный эмоций.