нем зрели давно, еще до того, как собирался стать руководителем. А стать им он хотел сразу, только у мамочки в Самаре что-то пошло не так. Не все сразу получилось. Или губернатор наш оказался не слишком сговорчивым, и Попов сохранял еще связи в Москве. В общем, что-то вначале пошло уже не по плану Жанны Моисеевны.

Еще он говорил со мною и намекал, что с ним должны делиться все, кто в морге вскрывает (сам никогда не вскрывал и не любил вскрывать, считал, что работа грязная), платить ему за его щедрость, раз никого по рукам не бьет. Где, мол, еще такого хорошего начальника найдете. Но врал он и про «щедрость»! Продлится, как говорил он, его «щедрость», недолго. Скоро он начнет прибирать все деньги к одним рукам, своим! А делиться станет с боссами, кто выше рангом, и от кого будет зависеть его пребывание в должности.

Может, именно тогда, или раньше, когда я уговаривал его, чтобы мне лично не писать двойных квитанций, и почувствовал о его полной некомпетентности и бездарности как врача. И вообще засомневался в его обучении в медицинском институте в городе, где его мама занимала высокое положение в губернаторской команде. Но Луцкая училась с ним в параллельной группе и говорила, пока он не был у нее начальником, что диплом, по сути, у него настоящий. Но равносильный тому, если бы он купил его в подземном переходе. А Луцкий, ее муж, был ни рыба, ни мясо, если и говорил критические замечания в адрес Пупка и главного врача Малахольного, то часто свое мнение менял, как бредил, и перед Салаховым лизоблюдничал. Казалось, что он все время стоит на стреме – и ему главное, во время свистнуть и незаметно убежать. Я нисколько не сомневался в том, что Пупок хотел, чтобы Луцкие следили за мной и все ему докладывали. Впрочем, они так и делали, поскольку потом все стало очевидным. Мало того, все то, что они говорили нелицеприятное о нем, авторство эпитетов приписали мне, ведь теперь не Малахольный, а Плотников стал у них начальником. Хотя сам Пупок Луцких не любил и говорил мне о нем, не скрывая своего брезгливого и пренебрежительного отношения:

– Что-то у него габитус, – он очертил пальцем свой овал лица, – сильно на алкоголика похож! – Так он хотел услышать от меня какую-нибудь клевету на коллег, ведь жил по принципу: ссорь, а отсюда – разделяй и властвуй.

Луцкий действительно приехал с морщинистым, желтым лицом. Производил впечатление старика. Но алкоголиком я назвать его не мог. Он и не скрывал, что целый год лечился в Самаре с проблемами печени. Мне не было интересно, а он продолжал рассказывать, как ходил по ночам в сауны, подрабатывал массажистом и, конечно, не отказывался от дорогих вин, которыми угощали его новые русские.

Плотников набирал административный ресурс. Когда-то к нему со своим знакомым отправился мой сын. Заходить сам не стал, чтобы не вызывать у Пупка тревожных чувств и подозрений, и не быть свидетелем его полной зависимости в то время от губернатора Бочарникова.

Экспертиза должна была быть от начала и до конца липовой. Плотникову надлежало ее срочно оформить. Он легко, не стесняясь, загнул пальцы, обозначая сумму денег для расплаты, даже не остерегался. Он знал, что придут от важного человека, но не сказали от кого. Посредником выступил человек невысокого ранга, и он же звонил ему по телефону. От Пупка требовалась «самая малость» – сделать все как надо. И все надеялись, что он поймет без лишних объяснений, откуда дует ветер. Клиент попросил паузу, позвонить, и это не насторожило и не испугало Пупка, вдруг тот позвонит в ОБЭП. Не боялся. Ведь его «крышевал» сам губернатор. Друг, с которым пришел мой сын, вышел и показал ему на пальцах одной руки сумму, что обозначил Плотников. Запросил он немного денег. Пупок тогда не расставался даже с такой суммой. И слыл он не то что прижимистым, а откровенно жадным. Второй рукой клиент набирал номер телефона Кузьмича…

Когда он снова вернулся, Плотников стоял как солдат роты Почетного караула – навытяжку. И даже через трубку телефона слышалась грубая нецензурная брань губернатора. Когда он закончил «причесывать» Аркашу, тот оторвался от трубки и заговорил с пациентом, как с Президентом России:

– Да что вы переволновались?! Не так меня поняли! – Но ловил себя на мысли, что опять подвело его крохоборство, поскольку его пленяли любые деньги, что легко доставались и сами плыли в карман.

Пациент не сдержался и сказал:

– Нет, просто я думал, что вас не предупредили, что я от Василия Кузьмича! Простите! Лопухнулись! Забыли вас предупредить! – А дальше, откровенно ерничал над Аркашей: – А так разве вы бы посмели?!

Аркаша не был стеснительным человеком, но краска звериного страха (потерять доходное место) залила ему все и была видна на открытых участках тела. И он понимал, что ее цвет выдавал его сущность. Но он согласился носить его сам, и не поменял бы даже и сейчас ни на какой другой окрас… преступной масти.

После всего я задумался, где она – правда, неужели у Велиара? Сначала ему дают должность, а потом заставляют писать нужные заключения. Может, так везде уже или только в Пензенской области?

Простите меня, дорогие читатели, я все никак не окончу разговор о двух квитанциях. Их приходилось выписывать всем экспертам, кроме меня, на один и тот же труп, и выдавать родственникам только одну из них, потому что в каждой указаны одинаковые процедуры, лишь с существенной разницей – бальзамирование в одной от нескольких сотен, в другой – до нескольких тысяч. Вот они, я скажу, и честные, и в то же время сопряженные со стыдом двойных квитанций, деньги стойких тружеников морга. Когда они длительное время работают с формалином, то у них наступает глубокая кортикальная атрофия головного мозга. Формалин съедает кору мозга. Эксперты к старости часто глохнут и слепнут, а порою теряют ум. Атрофия может доходить до деменции, тогда они писают и какают в штаны. Велиар никогда не бальзамировал. Он загребал жар чужими руками, а точнее – деньги. Он их воровал и до сих пор ворует у экспертов. Попов Анатолий Александрович никогда себе подобного не позволял!

– Аркадий Петрович! Вот пишу две квитанции. Сам себя сажаю в калошу. Любому легко догадаться. Обе квитанции в руки клиенту не отдаешь. Тогда они тоже поймут. А не поймут, к юристу или адвокату сходят! Пока родственники в горе, они подписывают все. И не помнят,