или подставить его я бы не сумел, ведь я знал, меня никто не станет слушать. Его новым покровителем была теперь прокурор области Ракова Наталья Евгеньевна…

27

Один случай не выходил у меня из головы. Выпал он на начало весны, накануне большого международного праздника. Но весна наступала как-то медленно и осторожно. Нет-нет, да и завьюжит. Ветер закрутит, накроет снежным вихрем так, что света белого не видать. В злополучный день было так же. Несло и несло откуда-то снегом. А я, как нарочно, уже два месяца не отвозил мзду ненасытному Велиару. Злого умысла и намерений у меня не было. Замотался, закрутился на работе. Вскрывал от сорока до пятидесяти трупов в месяц, а живых освидетельствовал порою больше шестидесяти человек. Где же здесь не закрутишься… Сам-то Пупок так ни разу простым экспертом в секционном зале или, даже, на приеме живых лиц и не поработает. Не прочувствует на себе тяготы и трудности судебного врача, особенно при работе в районе, когда даже биологический материал на анализы приходилось возить самому. Так во многих профессиях… Несуразная русская жизнь. Она нас ничему не учит. Мы не жалеем себя и своих не бросаем, и в плен не сдаемся, а в мирной жизни ведем себя, как послушные телята – куда поведут на веревочке, туда и идем.

Деньги не такие уж и большие, что собрались у меня, 150 тысяч, для Велиара и не деньги, если он последнее время миллионами ворочал. Но вспомни о черте, он тут и появится… Звонил сотовый телефон, обозначая фамилию. Плотников вопил в трубку, как кот при кастрации, если забыли про обезболивание или наркоз:

– Да ты что творишь! У меня комиссия! Проверка! Один ты деньги не сдал!

Какая комиссия, подумал я. Предпраздничный укороченный день. Следующий за ним – 8-ое марта! Не иначе, как «Хеннесси» опился и буровил на пьяную голову. На трассе мело, как зимой – ни зги не видно. Водил я машину плохо из-за пониженного зрения, и реакция у меня слабая. Боксер из меня не получился, хотя я пробовал тренироваться. А везти деньги придурку все равно нужно. Договорился ведь без квитанции сдавать. Он мне как бы навстречу пошел. Каково мне теперь препираться. Сам начальник на уступку согласился. И я отвозил ему деньги на коммерческие расходы. А как он их будет оприходовать, здесь, мол, не мое дело. И уж тем более, на что и как он их станет тратить, на законные или незаконные нужды, по статьям или без оных, думал я, в любом случае – на улучшение материальной базы самой судебно-медицинской экспертизы. Хотя, не скрою, оставались у меня сомнения на этот счет, но я гнал их от себя. Зачем мне сейчас в дерьме его ковыряться. И так дал возможность избежать двойной бухгалтерии, другие, может, и не подозревают об опасности. А ему еще лучше, всегда же есть крючок, на который может подцепить любого эксперта собственный бухгалтер. И хватит для увольнения. А там, если надо, и статью подберут с Натальей Евгеньевной. Так ведь и ушел с судимостью молодой эксперт в Каменке. Плотников проявлял только видимую заботу. Муж у патологоанатома служил в налоговой полиции, а друг у того – в следственном комитете. Своя рубашка оказалась ближе к телу.

Доехал я до Пензы с большим риском для жизни. Не раз сердце замирало, а тело обливалось холодным потом. Чуть не слетел с трассы, избегая встречного столкновения, когда резко вывернул руль. Проклял все деньги и комиссию Велиарову. И не мог понять, почему комиссия касалась меня, если деньги официально я не сдавал в кассу. Тут я и расхохотался…

Мне показалось, что добрался я слишком поздно. Если он ушел домой, и я повезу деньги назад, а со мной точно что-нибудь случится: перевернусь, убьюсь, то деньги сопрут гаишники, осматривая мой труп на месте происшествия. Отдать их никому другому я не мог, таков был уговор, а уговор, как известно, дороже денег. Нет, на мое счастье, он до конца ждал в своем кабинете. Потеплело тогда на душе и повеселело; вот уж настоящий начальник, думал я, редко кто из них слово держит. Он для острастки ругаться начал и, забыв про конспирацию, пересчитал привезенные деньги. Сразу как-то смягчился и завел разговор на другую тему. И в сумме, решил я, угодил ему – долго ведь не вез, но все честно откладывал, копил для отчета. Но когда я уезжал, знал уже, никакой комиссии никто не видел. Он утром жене бриллиант в ювелирном магазине выбирал, а денег не хватило, занимать не стал, вспомнил про «кредитора». И вечером снова пошел в магазине. Выбирал, правильнее сказать, бриллиантовое колье, праздник же завтра. А меня можно и обманом поторопить, предлога подлого выдумать лучше не сумел. И вот они опять три «П». Сам я – Петрович, искал меня – Пупок, совершил он со мною – Подлость. А я, хоть разбейся насмерть на трассе – ему от этого ни жарко, ни холодно. Я ту поездку долго помнить буду. Как гнал. Как боялся слететь и перевернуться на трассе, а скорее, под трассой, или столкнуться со встречной машиной – а ему-то опять, что до этого? Он жене хотел угодить. В гости их не приглашали уже все знакомые, не только супружеская чета Вишневских, а у кого они хоть раз побывали. Скабрезные слова в адрес друг друга от них стыдно становилось слушать, даже страшно. Алкаш-Аркаша, после выпитого спиртного, превращался в зверя. Детей у них не было. Никто не знал точных причин. Грешили на жену, которая не хотела иметь детей от постылого мужа.

Но однажды в бюро случилась пренеприятная история. Молодая бухгалтерша, их по штату всего три, и последней терять стало нечего – попала под сокращение, объявила, что беременна от Аркадия Петровича. Потребовала, чтобы он бросил жену и женился на ней. Она не была с ним в постели, но мастерски делала ему минет в кабинете. И намекала в последний раз, что воспользовалась его биологической жидкостью, и теперь, мол, ДНК все покажет.

Но умная и мудрая мать Аркаши Плотникова – Жанна Моисеевна, именно тогда, срочно позвала сына к себе в Самару. С мужем они не разводились. Но он обитал в Пензе. Супруги часто виделись. Жили, как говорят, на два дома. Но семья у них оставалась одна. И сына Аркадия они считали общим ребенком. И немало в него вложили, чтобы сделать, как им