— Да, Дэниел, вот документы, я всё приготовил, чтобы вас пустили по запретным путям, — лорд протянул мне тонкую папку и одобрительно взглянул в глаза.

Я отвернулся и не стал прощаться. Вышел во двор, бросив сумку на попечение слуги, который отправлялся с нами. Его место на козлах рядом с возницей, мы же с Оливией останемся наедине. И сей факт вызывал у меня радостное предвкушение.

Я снова почувствовал тот голод, который всякий раз предвещал обращение в зверя. Первая кровь девственницы утолила Дракона, но это было давно, я снова испытывал голод, в сравнении с которым любая человеческая мука всего лишь укус насекомого. Жалкое подобие боли, называемой не иначе как душевной ленью или физической царапиной.

Мой же голод был вездесущ, он не замолкал с рассветом, не затихал после заката. Он поднял голову, ещё когда я танцевал с Ниарой накануне её болезни, но стал нестерпимым после разговора с Лаветтом пару часов назад. Как только этот пройдоха прямо сказал: «Берите Оливию, только отдайте мне годы её жизни», всепожирающее чувство, наподобие желания сжечь всё вокруг, захватило меня до дрожи.

Ритуал, о котором с таким трепетом и надеждой в глазах говорил лорд Лаветт, был столь же прост, как и принесение девственницы в дар Дракона. Поместить дыхание обесчещенной женщины в пустой сосуд и отдать тому, кому оно предназначено. Один акт страсти — один год.

— Ваш дядя предложил взять у вас и отдать ему ваши годы жизни? Не слишком высокая цена за замужество с опальным Драконом? — спросил я её прямо, радуясь, что Оливия сегодня несловоохотлива.

Бледнее обычного, причёска чуть небрежна, а синие глаза искрятся, как сапфиры. Такой она мне больше нравилось, хотя, несомненно, это лишь подтверждало слова дяди о безумии, таившемся в этом красивом сосуде.

— Не всё равно вам? — буркнула она, но глаз не сводила.

Я так и представил, что сейчас она вытащит стилет и полоснёт им меня по горлу, впрочем, это ей не поможет, а меня разозлит. То, что я делаю с теми, кто меня злит, ей ещё предстоит узнать в полной мере.

— Формально правила требуют, чтобы я спросил вашего согласия.

— А кто их писал? Они вообще имеют силу, ваши правила?

Мне нравилась её злоба, как и безумие, разрастающееся в глазах. Пусть чётко скажет «нет», тогда всё и забудем, а сейчас впервые с момента нашей первой встречи я возжелал её.

Мешать нам не посмеют, а дорожная карета — чем не ложе неправильной страсти?

Оливия откинула голову назад и негромко засмеялась, приглашая к дуэли, и я откликнулся. Пусть думает, что она сама выбрала и место, и время, что это она стоит у руля корабля, мятущегося в буре.

Я стащил её платье, оголив круглую маленькую грудь над полукорсетом, и смял её руками, вызвав отклик. Оливия сползла со скамьи, попыталась вяло оттолкнуть, скалилась и что-то бормотала, но на помощь не звала, не пыталась дать пощёчину. Раздвинула ноги и запоздало попыталась оттолкнуть меня, чтобы в следующий момент обвить мою шею руками и затрепетать в предвкушении.

— Я давно ждала, — прошептала она и вздрогнула ещё сильнее, когда я проник в неё. Кажется, плакала, по щеке скатилась слеза, но от Оливии пахло похотью и торжеством.

Наше соитие, такое похожее на битву, на худой конец, на страсть, захватившую двух искренне презирающих друг друга существа, длилось дольше, чем мы оба ждали. За окном дышала весна, а внутри нашей пещеры было холодно до дрожи, и мы прижимались друг к другу в попытке разделить тепло наших тел на двоих.

Она впилась мне в щёку ногтями, но я увернулся и повалил Оливию на пол. Смеясь и размазывая по лицу кровь от искусанной губы, белокожая роза подалась вперёд и приняла меня так глубоко, будто я был её спасением, а она моим.

Я пытался увидеть в ней Геранту, но нет, это была другая дева, даже не вечно запуганная Исиндора, а распутная демоница, получившая ещё одну душу в свой чертог, в который я только что пустил корни.

И всё же Оливия давно не пускала к себе мужчин, я сразу это понял, и тем лучше было для меня. На секунду мне захотелось просто прогнать её, пока можно, пока её безумие не заразило и не омрачило всё вокруг. Гнилая порода отравит всё, к чему прикоснётся, чем захочет владеть.

— Простите за мою откровенность, но я благодарю вас, — произнесла она и открыла глаза. Теперь они были ясными, прежними, да и сама она, казалось, испытывает смущение, что позволила себе вот так лежать под мужчиной, не смея пошевелиться. Я наклонился и впился в её губы долгим поцелуем, не поморщившись от кровоточащей раны на нижней губе.

Оливия снова затрепетала, ожила и отдала то, что было условно между нами заранее. Я помог ей встать и лишь после достал заранее приготовленный сосуд, чтобы выдохнуть в него дыхание Оливии, которая старалась быстро привести себя в порядок. Не смотрела на меня, достала зеркальце и пригладила волосы.

Я протянул ей платок. Она быстро посмотрела на меня и взяла его, чтобы в следующий момент отвернуться к зеркальцу.

Я лишь пожал плечами и запечатал сосуд пробкой со специальным заклятием. Лорд Лаветт не умрёт в этом году, Оливия сделает то, что я ей прикажу, но и я теперь связан с этой женщиной.

Ирония судьбы: когда-то Геранта была замужем, а я одинок, теперь всё поменялось. Но участи Ниары это не изменит. Я даже сейчас не мог перестать думать о ней.

3

Ниара

— Не спорь! Неси воду! — я была непреклонна. Подобные умывания по утрам сделались для меня неизменным ритуалом, возвращающим к привычной жизни, к тому, кем я была и кем хотела стать. И кем никогда не буду.

— Вы только переболели, ваше высочество. Не дай Боги, снова занедужите, как я это переживу ещё раз! — снова запричитала Берта вечно плаксивым тоном, но я понимала, что сейчас она пытается надавить на больное.

Укорить в том, что я недостаточно чуткая дочь, не беспокоюсь о тревогах, вызываемых моим шатким во всех смыслах положением, и напомнить о том, что за титул я ношу. Зная, как я его не выношу, она тыкала им в меня, словно копьём в раненую волчицу.

Это в сказаниях принцессы — прекрасные девы, которыми все восхищаются, а самый тяжёлый выбор, выпадающий на их долю, что за ожерелье надеть к вечернему приёму.

— Я знаю, что делать.