Мы проехали уже полпути по старой трассе А4, когда я заметил, что Сара плачет. Я остановил машину и обнял ее. Внезапное осознание того, что я совершил, ужаснуло меня. Я женился на восемнадцатилетней девочке, едва закончившей школу, забрал ее из семьи в совершенно новую жизнь, которая, казалось, заключалась в том, чтобы быть женой новоиспеченного композитора первого британского мюзикла на Бродвее. До премьеры оставались считаные недели, и Сара никогда еще не была в США. Все, что я мог ей сказать, это то, как сильно я люблю ее. Впервые в жизни я почувствовал себя ответственным за что-то, результат чего не мог гарантировать.

ВОЗМОЖНО, ВЕНА и архитектурный праздник, но в августе она была раскаленной, пыльной и невероятно пафосной. В Австрии есть что-то безнадежно консервативное. В ресторане отеля «Захер» не было кондиционера и было невыносимо жарко. Но все равно приходилось обедать в пиджаке и галстуке, несмотря на то, что температура была близка к сорока градусам, а знаменитые шоколадные торты плавились на глазах и были похожи на пятно в стигвудовском бассейне, появившееся после трагедии с картом. Венская кухня 1970-х была представлена шницелем, шницелем и еще одним шницелем, и вскоре с нас было достаточно.

Мы отправились на Зальцбургский фестиваль, где натолкнулись на прекрасную постановку «Glagolitic Mass» Яначека. Довольно скоро мы поняли, почему смогли попасть на этот концерт. Мало кто разделял любовь к Леошу Яначеку. Я размышлял о Фрэнке Корсаро и его постановке «Средства Макропулоса» и внезапно понял, что ничего не знаю о кастинге для бродвейского шоу. Впрочем, не скажу за Сару, но я был полностью погрузился в море славистики (если такое слово существует). Так как билеты на все звездные концерты были распроданы, а прилизанный до нельзя Зальцбург наполнялся туристами, мы двинулись в Ла Мортолу.

Ви с Джорджем не были на нашей свадьбе, тетушкина «галимая» нога, как она окрестила ее, все еще барахлила, так что они были рады увидеть нас, и им не терпелось продемонстрировать нас своей компании. Их друзья были осведомлены об успехе «Суперзвезды» гораздо больше, чем вся Британия. Ронни и Берил Ним устроили небольшую вечеринку, где все были очарованы сариной невинностью и задавались вопросом, почему мы сразу же не поехали в Италию. Мы позвали Ви и Джорджа провести Рождество в нашем фермерском доме и уехали в Англию в приподнятом настроении.

Теперь Сара чувствовала себя намного лучше, Джордж сказал, что ей можно не принимать противозачаточные таблетки. Меня все больше охватывало волнение по поводу предстоящей премьеры на Бродвее. Я собирался сотрудничать с великолепным режиссером, чьей стихией была опера. Мне было двадцать три, и моя мечта становилась реальностью.

КАЗАЛОСЬ, ЧТО ВСЕ ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ. Дэвид Ланд отдыхал в своем доме в Роттингдене, недалеко от Брайтона. Эта деревня, на мой вкус находящаяся слишком близко от школы Реден, известна как родина великого художника-прерафаэлита сэра Эдварда Бёрна-Джонса. Тим только что купил таунхаус с симпатичной кованной верандой на оживленной улице Нортумберленд-Плейс в Ноттинг-Хилле. Он поселился там со своей последней подружкой Пруденс де Касембрут. Нам с Сарой было очень любопытно, как он обустроился, так что однажды вечером мы отправились на разведку. Мы хорошо поладили с Прю, которая изо всех сил старалась стать подружкой моей юной жены. После того как они с Тимом расстались, Прю вновь появилась в нашей жизни, но уже как спутница Дэвида Хеммингса, который в то время играл в провальном мюзикле «Дживс».

После быстрой экскурсии по новому логову Райса, мы отправились пить чай. Именно тогда Тим ошарашил меня новостью. И сделал это с практически невозмутимым видом. Фрэнка Корсаро заменили на Тома О’Хоргана. Но, наверное, мне кто-то уже сказал об этом? Я не мог вымолвить и слова. Я был уверен, что он просто не мог согласиться с этим, но иногда думаю, не наслаждался ли он моими страданиями. Что совершенно точно – Тим даже не думал волноваться.

Три раза я звонил Стигвуду. И каждый раз он говорил, что занят и перезвонит позже. В конце концов мне удалось связаться с Дэвидом Ландом. Сказать, что он уклонялся от разговора, было бы преуменьшением. По всей видимости, Фрэнк Корсаро попал в автомобильную аварию, стал недееспособным и был вынужден расторгнуть контракт. Я позвонил Тайлеру Гатчеллу в Нью-Йорк, но он сказал примерно то же самое. Том О’Хорган совершенно точно встал у руля. Робин Вагнер был назначен сценографом, а Джулс Фишер – художником-осветителем. Тайлер подчеркнул, что собралась первоклассная команда.

Что-то не складывалось. Было уже начало сентября, а первые прогоны должны были начаться в октябре. И не было никакой надежды, что новые декорации успеют подготовить вовремя. Все предыдущие обсуждения с Томом О’Хорганом дали ясно понять, что на него не снизойдет озарение, и он не станет внезапным поклонником минимализма. Более того, нашей бродвейской площадкой был огромный театр Марка Хеллингера, с одной из лучших сцен Манхэттена. Здесь шла «Моя прекрасная леди». Подготовка должна была начаться еще несколько месяцев назад, а меня все это время держали в неведении.

Я обсудил бедственное положение с Сарой, и мы решили, что единственным выходом было срочно отправиться в Нью-Йорк и постараться привести в надлежащий вид хотя бы музыку. Была одна обнадеживающая новость: Бена Верина выбрали на роль Иуды. Я мало что знал о Бене. Он понравился мне в фильме «Милая Чарити», и о нем хорошо отзывались в Лондоне как о дублере Сэмми Дэвиса в мюзикле «Golden Boy».

ПЕРВЫМ «КРЕАТИВЩИКОМ», которого я встретил в Нью-Йорке, был только что нанятый музыкальный режиссер Марк Прессел, хороший парень, вскоре оказавшийся полностью замученным. Сразу было очевидно, что ни один порядочный рок-музыкант не будет играть в бродвейском шоу восемь раз в неделю. Но эта проблема оказалась ничем по сравнению с шоком, который я испытал, когда ознакомился с последним бродвейским творением О’Хоргана под названием «Ленни». Это была невероятно слабая пьеса, основанная на истории жизни комика Ленни Брюса. Совершенно неуместный вид голых пророков и исцарапанных прокаженных был достаточно пугающим. Но уродливые декорации были построены нашим новым сценографом, и весь этот кошмар освещал наш новый художник-осветитель, который также упоминался в качестве сопродюсера.

Когда я сказал Роберту и его шайке, что «Ленни» был самым отвратительным зрелищем, что я когда-либо видел в театре, мне прямо сказали заткнуться. Я заметил небольшой кивок со стороны Питера Брауна, предполагавший молчаливое согласие, но он воздержался от комментариев – он все равно не мог ничем помочь. Но вот где он блистал во всем своем великолепии, так это рядом с Сарой. Он понимал, что она очутилась в мире, далеком от школы благородных девиц в Западном Лондоне. Питер снимал чудесную квартиру на Сентрал-Парк-Вест (Central Park West), в которой живет и по сей день. В то время офис Стигвуда оплачивал сотрудникам какое-то жилье, но вскоре квартира Питера стала для нас вторым домом, особенно для Сары, страшно тосковавшей по родине. У Питера она нашла прибежище, не сравнимое с маленьким номером в отеле Waldorf, где нас поселил Роберт, хотя сам расположился в громадном пентхаусе. Между тем, все еще было неизвестно, когда приедет Тим.