Впрочем, в данном вопросе ничего не значили мненияпульманологов, остеопатов и хирургов — ответ могла дать только биопсия. Именноэто сказал отец во время их телефонного разговора. Нью-йоркским докторам впервую очередь потребовалась бы эта информация — без нее разговор становилсябеспредметным. Биопсия подтвердила правильность диагноза, поставленногоЙохансеном. Это была остеосаркома. Мало того, исследование показало, чтооперативное вмешательство уже ничего не даст. Врачи предложили срочноприбегнуть к интенсивной радио-" терапии, за которой тут же должна былапоследовать химиотерапия. Лиз казалось, что она видит страшный сон, от которогоникак не может пробудиться. Они решили ничего не говорить Джейн — мол, мамаплохо чувствует себя после рождения ребенка, и только. Да и как они моглиоткрыть девочке правду?

Верни сидел возле больничной койки Лиз. Было уже оченьпоздно. Лиз полулежала. Над каждой ее грудью, в тех местах, где производиласьбиопсия, было наклеено по кусочку пластыря. Теперь ей в любом случае пришлосьбы отказаться от кормления ребенка грудью. Он плакал где-то дома, она же рыдалав объятиях Берни здесь, в больнице, пытаясь выразить весь ужас своегоположения.

— У меня такое чувство, что я отравлю его, если будупродолжать кормить грудью… Какой ужас! Ты только подумай, что все это можетзначить!

Он сказал ей то, что было прекрасно известно им обоим:

— Рак не заразен.

— Откуда ты это знаешь? Может быть, я подхватила егогде-то на улице! Какой-то микроб вошел в меня — и все. Это могло произойти гдеугодно, даже в той больнице, где я рожала…

Она шмыгнула носом и вопросительно посмотрела на Берни. Онитак до конца и не могли понять всей серьезности ситуации. Казалось, этопроисходит не с ними, а с кем-то другим…

В эти дни он звонил своему отцу раз по пять в сутки. ВНью-Йорке их уже ждали — к приезду Лиз все было готово. Перед тем как забратьЛиз из больницы, Берни вновь позвонил в Нью-Йорк.

— Как только вы приедете, они ею займутся, —мрачно ответил ему отец. Руфь, сидевшая возле него, рыдала в голос.

— Отлично. — Можно было подумать, что Берниполучил радостное известие. — Это действительно лучшие специалисты?

— Да, несомненно. — Отец говорил очень тихо —сердце его было переполнено жалостью к своему единственному сыну и к женщине,которую тот любил. — Берни, об этом трудно говорить… Вчера я переговорил сЙохансеном… Метастазы чрезвычайно разрослись… — Как он ненавидел этослово. — Ее не мучают боли?

— Нет. Но она все время чувствует, себя крайне усталой.

— Передавай ей привет от нас с мамой.

Лиз в этом нуждалась так же, как нуждалась и в их молитвах.Когда Берни повесил трубку, он увидел стоявшую в дверях спальни Джейн.

— Что случилось с мамой?

— Она… она просто очень устала, моя хорошая. Мы ведьтебе уже говорили об этом — помнишь? Рождение ребенка стоило ей дорого. —Он заставил себя улыбнуться, чувствуя, как к горлу подступил комок, и нежновзял девочку за плечи.

— Людей не берут в больницу, если они просто устали.

— Ну почему же, иногда как раз берут. — Бернипоцеловал Джейн в носик. — Сегодня мама приедет домой. — Он вздохнул,понимая, что девочку надо будет как-то подготовить. — На той неделе мы всеотправимся в Нью-Йорк — к бабушке и дедушке. Представляешь, как будет здорово?

— Маму опять положат в больницу? Джейн знала слишкоммного. Наверняка она подслушала какой-то из его разговоров.

— Может быть. На пару деньков.

— Но зачем?! — Нижняя губа затряслась, а на глазанавернулись слезы. — Что с ней?

Отчаяние, с которым были произнесены последние слова, ясноговорило о состоянии души девочки: она прекрасно понимала, что с мамой еечто-то не так.

— Мы должны обходиться с ней очень-оченьбережно, — сказал Берни сквозь слезы. — Ты понимаешь меня?Очень-очень бережно.

— Я знаю.

— Я понимаю… И я тоже это знаю… Увидев, что он плачет,Джейн своей маленькой ручкой вытерла ему слезы.

— Ты очень хороший, папа.

На глаза Берни вновь навернулись слезы. Они с Джейн стоялитак целую вечность. Это было хорошо для них обоих — общая тайна только сблизилаих. Тайна общей любви и заботы.

Джейн ждала Лиз в машине, сжимая в руках букет нежныхрозовато-белых роз. Едва оказавшись в машине, Лиз посадила девочку себе наколени, и Джейн с Берни стали наперебой рассказывать ей о том, что делалАлександр этим утром. Казалось, они оба понимали, что спасти Лиз может теперьтолько их любовь и забота, и поэтому то и дело пытались рассмешить ее илисказать что-нибудь особенно приятное. Эта общая забота легла на их плечитяжелой ношей.

Едва оказавшись дома, Лиз тут же поспешила к Александру,который, завидев ее, радостно заверещал и замахал ручками. Лиз подхватиларебенка и, расстегнув платье, стала кормить грудью, время от времени слегкаморщась от боли в ранках, оставшихся после недавней биопсии.

— Ты долго собираешься кормить его грудью, мам? Джейнстояла в дверях, глядя на мать широко открытыми голубыми глазами, в которыхчиталась тревога.

— Нет. — Лиз грустно покачала головой. Молоко унее все еще было, но она решила прекратить кормить им своего ребенка, что бы ейтам ни говорили. — Он уже большой мальчик. Правда, Алекс?

Она боялась расплакаться и поэтому поспешила уйти в соседнююкомнату, где ее никто не видел. Джейн вернулась в детскую и, взяв в рукилюбимую куклу, уставилась в окно.

Берни и Трейси готовили на кухне обед. Дверь была закрыта, акран включен на полную мощность. Берни плакал, вытирая глаза кухоннымполотенцем. Трейси время от времени, пытаясь приободрить Берни, похлопывала егопо плечу. Когда Лиз рассказала ей о том, что с ней, Трейси долго плакала, нотеперь она уже была исполнена решимости помогать им всем: Лиз, Берни и детям, ипоэтому была не вправе тратить силы понапрасну.

— Может, выпьешь что-нибудь? Он покачал головой и,вздохнув, посмотрел в лицо Трейси:

— Что мы можем для нее сделать? Он выглядел совершеннобеспомощным. По щекам его катились слезы.

— Все, что в наших силах, — ответилаТрейси. — Только в этом случае может произойти чудо. Так оно в жизни ибывает.

Онколог был так искренен с ними еще и потому, что он уженичем не мог помочь Лиз. От химиотерапии же она, как и прежде, отказываласьнаотрез. Оставалось уповать на бога или на чудо.

— Она не хочет делать химиотерапию.

Берни понимал: ему нужно как-то взять себя в руки. В такомсостоянии, как сейчас, он был ни на что не способен. Ничего более страшного,ничего более ужасного с ними произойти не могло, и он никак не мог поверить,что все это правда, что Лиз действительно больна раком.