— Ты ее за это осуждаешь? — спросила Трейси,продолжая готовить салат.

— Нет… Но говорят… иногда это дает какой-то эффект…

Как сказал Йохансен, речь могла идти только о ремиссии,длительной ремиссии… Пятьдесят лет, или десять, или пять, или… год…

— Когда же вы отправляетесь в Нью-Йорк?

— На этой неделе. Отец уже обо всем побеспокоился. Яизвестил Пола Бермана, своего босса, что поехать в Европу я не смогу. Онвоспринял это как должное. Все сочувствуют нашему горю.

В магазине он не был уже два дня и не знал, когда же онсможет туда вернуться. Управляющие пообещали на время его отсутствия взять всев свои руки, заверив Берни, что ему не о чем волноваться. В магазине егодействительно любили.

— Может быть, в Нью-Йорке они посоветуют что-то иное…

Но этого не произошло. Доктора в один голос сказали то жесамое: химиотерапия. Молитвы. Чудеса. И ни слова больше. Берни вновь сидел у еебольничной койки. Ему стало казаться, что Лиз начинает таять на глазах. Лизтеряла вес, круги под ее глазами стали глубже. Казалось, она стала жертвойкаких-то зловещих страшных чар. Берни взял жену за руку. Губы ее дрожали, имобоим было страшно. На сей раз он ничего не скрывал. Они держались за руки иплакали… Они все еще были вместе.

— Как дурной сон, правда?

Она пригладила волосы и вдруг с ужасом подумала о том, чтоих скоро не будет. Когда они вернулись в Сан-Франциско, Лиз согласилась нахимиотерапию. Берни хотел уже было уволиться из «Вольфа» и вернуться вНью-Йорк, но тут в дело вмешался его отец. Он сказал, что врачи в Сан-Францисконичем не хуже нью-йоркских, зато атмосфера для Лиз там куда привычней. Помимопрочего, им не нужно было думать ни о новой квартире, ни о доме, ни о школе, вкоторую бы могла пойти Джейн. Сейчас же все это было нужно им как никогда:привычная обстановка, друзья… и даже ее работа. Об этом с Берни говорила и Лиз.Она хотела вновь выйти на работу. Доктор против этого не возражал. Сеансыхимиотерапии вначале должны были проводиться раз в неделю, через месяц — раз вдве недели, а затем — раз в три недели. Самым страшным обещал быть первыймесяц: после каждого сеанса Лиз нужно было день-другой приходить в себя, ноТрейси выразила готовность замещать ее в эти дни на работе. Школьнаяадминистрация тоже нисколько не возражала против этого. И Берни, и Лизпонимали, что так будет лучше для всех.

— Может быть, когда тебе станет получше, ты все-такисогласишься поехать со мной в Европу?

В ответ Лиз только улыбнулась. Он такой добрый… Самымстранным было то, что ей уже не было страшно. Она чувствовала себя страшноусталой и знала, что умирает, — вот и все.

— Ты уж прости меня за все это… Знала бы я, что со мнойтакое приключится… Он улыбнулся сквозь слезы.

— Теперь я могу не сомневаться в том, что ты — моянастоящая жена. — Он усмехнулся. — Такое могла сказать толькоеврейка.

Руфь держала Джейн за руку, сидя возле детской кроватки втемной комнате. Они только что помолились за ее маму. Берни этой ночью осталсяв больнице, и ребенком занималась Хэтти, старая экономка Руфи.

— Бабушка Руфь? — еле слышно пискнулаДжейн. — Ты думаешь, с мамой будет все в порядке? — На глаза ее вновьнавернулись слезы, она сжала руку Руфи. — Бог ведь не заберет ее к себе?Правда?

Девочка залилась слезами, и Руфь, заплакав, склонилась наднею, пытаясь хоть как-то успокоить малышку. Это было так чудовищно, такнесправедливо… Ей самой уже шестьдесят четыре, и она отдала бы все на свете,даже собственную жизнь, лишь бы Лиз снова была здорова… Такая молодая, такаякрасивая… Как ее любит Берни, как она нужна своим детям…

— Мы попросим Его оставить ее здесь, с нами, верно?Джейн согласно кивнула и серьезно посмотрела на бабушку Руфь.

— Можно, завтра я пойду вместе с тобой в синагогу?

Она знала и то, что в синагогу ходят по субботам, и то, чтобабушка бывает там всего раз в году — в Йом Кипур. На , сей раз бабушка решилав порядке исключения отступить от обычного своего правила.

— Хорошо. Мы пойдем туда вместе с нашим дедушкой.

На следующий день все трое отправились в Вестчестерскуюреформатскую синагогу, находившуюся здесь же, в Скарсдейле. Ребенка ониоставили дома, с Хэтти. Когда Берни вечером вернулся домой, Джейн торжественнообъявила ему, что этот день она провела вместе с дедушкой и бабушкой всинагоге. От умиления Берни прослезился — теперь его умиляло едва ли не все,связанное с Лиз. Он взял на руки Александра и лишний раз поразился тому, какего сын похож на мать.

Однако, когда Лиз вновь вернулась к ним, от былойподавленности и безнадежности не осталось и следа. Она выписалась из больницыуже через два дня, и вместе с ней в дом вернулись шутки, смех и веселье. Лизтерпеть не могла чужих слез, особенно ей не нравилось, когда плачут мужчины.Она с ужасом думала о химиотерапии, но старалась до времени не вспоминать оней, благо забот у нее хватало и без этого.

Однажды они отправились в Нью-Йорк пообедать в каком-нибудьресторане. Выбор пал на «Лягушку». Туда их отвез нанятый Берни для этой целилимузин. Посреди обеда Берни заметил, что Лиз стало заметно хуже — ее буквальнопокачивало от слабости. Мать посоветовала ему бросить все и поскорее отвезтиЛиз домой, что Берни и сделал. Всю обратную дорогу они молчали. Ночью, когдаони уже лежали в постели, Лиз вдруг стала извиняться. Потом она ласкала егоробко и нежно, Берни же не отвечал на ее ласки, боясь, что ей может стать хуже.

— Все в порядке… врач сказал, что можно… — прошепталаЛиз.

Он уже не мог совладать со своей страстью и, к собственномуужасу, овладел ею. Ему все время казалось, что с каждой минутой она все дальшеи дальше от него… В каком-то смысле Берни мало чем отличался от Джейн. Вместотого чтобы являть собой пример мужества, смелости и силы, он походил намаленького мальчика, который не мог сделать без Лиз и шага… Он хотел любымисредствами удержать ее, он готов был молить Бога о чуде… Основные его надеждытеперь были связаны с химиотерапией.

Перед их отъездом из Нью-Йорка бабушка вместе с Джейнотправились в «Шварц», откуда они пришли с куклой и огромным медведем. Бабушкапопросила Джейн выбрать подарок и для братика — та остановила свой выбор набольшом клоуне на колесиках, который, помимо прочего, еще и звонко тренькал.Александру эта игрушка действительно очень понравилась.

Последний вечер, проведенный ими вместе, был трогательным итеплым. Лиз сумела настоять на том, что поможет Руфи готовить обед. В этот деньона была в куда лучшей форме, чем обычно, — сильная, спокойна, уверенная всебе. Перед прощанием она коснулась руки Руфи и, заглянув ей в глаза, сказала:

— Спасибо вам за все…

Руфь покачала головой, изо всех сил стараясь не расплакаться.Она привыкла плакать по любому поводу, теперь же, когда у нее действительнобыла причина для слез, она не имела на них права. Стиснув зубы, Руфь ответила: