— Порой моя мама проделывает такие удивительные вещи,что я потом только диву даюсь — как это я мог ее ненавидеть?

Лиз заулыбалась. Теперь, когда у них родился Александр, онистали еще ближе друг другу. Они до сих пор не могли по-настоящему прийти в себя.

— Боюсь, когда-нибудь Джейн скажет то же самое и обомне.

— Вряд ли.

— А я вот в этом, увы, не уверена, — усмехнуласьЛиз. — Вряд ли я свободна от тех же недостатков. Мать — это всегда мать, иэто значит…

— Не бойся. Я тебе этого не позволю. — Он потрепалпо головке Александра, спавшего после кормления на материнской груди. — Неволнуйся, сынок. Если что-то будет не так, я ее тут же уму-разуму научу.

С этими словами он поцеловал Лиз в щеку. Та, удобноустроившись, сидела на их кровати в своей новой голубой пижаме, подаренной ейматерью Берни.

— Скоро меня твоя мама вконец избалует.

— Так и должно быть. Ты — ее единственная дочь. Помимопрочего Руфь вручила Лиз кольцо, подаренное ей Лу тридцать шесть лет назад, вдень рождения Берни. Центральный изумруд был окружен крохотными алмазами.Символическое значение этого жеста не могло не трогать.

Родители вновь остановились в «Хантингтоне». В Сан-Францискоони провели три недели. Пока Джейн была в школе, Руфь помогала Лиз управлятьсяс ребенком. После обеда она и Джейн отправлялись на прогулку. Для Лиз этапомощь значила очень много, тем более что она запретила Берни наниматьприслугу. Она поддерживала порядок в доме и готовила еду, она же занималась иребенком.

— Я не могу доверить это кому-нибудь другому, —неизменно говорила Лиз.

Она была столь непреклонной в этом отношении, что Берни неоставалось ничего иного, как согласиться с нею. И все же он заметил, что к Лизтак и не вернулись прежние ее силы. Мать перед отъездом в Нью-Йорк сказала емуто же самое;

— Я полагаю, кормить ребенка грудью ей не следует.Слишком уж многого это ей стоит. Она совершенно измождена.

Доктор предупреждал Лиз о том, что подобные вещи случаютсядостаточно часто, и поэтому она не обратила особого внимания на слова Берни.

— Ты говоришь прямо как твоя мама. — Прошло ужечетыре недели, но Лиз, как и прежде, большую часть дня проводила впостели. — Очень важно, чтобы ребенок получал естественное кормление.Иначе ни о каком иммунитете не может быть и речи.

Это была основная идея сторонников естественноговскармливания, но для Берни она звучала малоубедительно. Замечание материпо-настоящему встревожило его — усталость Лиз стала казаться ему ненормальной.

— Не будь такой занудой.

— А ты занимайся своим делом.

Лиз засмеялась. Она и слышать не хотела об искусственномкормлении. Что ее действительно огорчало — постоянные боли в бедрах, которыетак и не проходили.

В мае, после того как родители уехали, Берни отправился всвою обычную поездку в Нью-Йорк и Европу. Лиз чувствовала себя слишком усталой,чтобы ехать вместе с ним, и, кроме того, категорически отказываласьрасставаться с ребенком даже на пару недель. Когда он вернулся, она чувствоваласебя точно так же; состояние ее не улучшилось и на Стинсон-Бич. Он понимал, чтос Лиз что-то не так, однако она отказывалась говорить на эту тему и с ним, и сдоктором.

— Сходила бы ты к доктору, Лиз.

Он уже настаивал на этом. Александру было четыре месяца — онрос сильным, здоровым мальчиком. Зеленые глаза достались ему от отца,золотистые кудри — от матери. Лиз же даже после двух месяцев, проведенных наморе, оставалась такой же бледной и вялой. Последней каплей, переполнившей чашутерпения Берни, был ее отказ пойти вместе с ним на открытие оперного сезона.Она сказала, что заниматься подобной чепухой ей теперь некогда. Она готовиласьк началу учебного года, предварительно договорившись с Трейси, что та накакое-то время возьмет часть ее часов.

— Что все это значит? Ты не хочешь выбирать платье, нежелаешь в будущем месяце поехать со мной в Европу. — Лиз не раздумываяотклонила это его предложение, хотя Берни знал, как ей нравится Париж. —Ты не можешь даже работать в полную силу! Скажи — что с тобой происходит?

Он разволновался настолько, что этой же ночью позвонил отцу.

— Как ты думаешь, папа, что с ней такое?

— Я не знаю… Она обращалась к своему доктору?

— Она не хочет к нему идти. Говорит, что кормящая матьдолжна чувствовать себя именно так. Но ведь ему уже пять месяцев, а она всеникак не желает отнимать его от груди.

— Возможно, она права. Это может быть и обычная анемия.

Столь простое решение проблемы мгновенно успокоило Берни,однако он по-прежнему настаивал на том, чтобы Лиз посетила врача. Не мог онисключить и того, что Лиз вновь беременна.

Гинеколог, к которому Лиз сходила на следующей неделе, нашелее совершенно здоровой. Он послал ее к терапевту, чтобы она прошла простейшеемедицинское обследование: ЭКГ, рентген, анализ крови и тому подобное. Лиззаписалась на прием к терапевту, и Берни, узнав об этом, обрадовался. Черезнесколько недель он должен был лететь в Европу и хотел узнать о результатахобследования еще здесь, в Сан-Франциско, чтобы при необходимости переправитьЛиз в Нью-Йорк и перепоручить ее отцу, который быстро бы разыскал нужныхспециалистов.

Терапевт, осматривавший Лиз, не нашел у нее ничегосколь-нибудь серьезного. Он сделал несколько простейших тестов. Давление былонормальным, кардиограмма хорошей, а кровь — вполне отвечающей норме. Однако,когда он стал прослушивать Лиз, ему показалось, что у нее может быть слабо выраженнаяформа плеврита.

— Если это так, то ваша усталость становится вполнеобъяснимой.

Доктор заулыбался. Это был высокий человек нордического типас огромными руками и зычным голосом. С ним Лиз чувствовала себя спокойно. Онпослал ее на рентген, и в пять тридцать она уже была дома. Войдя в детскую, онапоцеловала Берни, читавшего Джейн книгу. Сегодня она оставила детей с сиделкой,что было ей несвойственно.

— Итак… Со мной все в порядке. Как я и говорила.

— Тогда почему ты так устаешь?

— Плеврит. Он послал меня на рентген, чтобы убедиться,что не ошибся. Во всем остальном я в полном порядке.

— А еще не хочешь ехать со мной в Европу… — Ее слова ,не показались Берни сколь-нибудь убедительными. — Кстати, как зовутдоктора?

— Зачем тебе это?

Она удивленно посмотрела на Берни. Что ему от нее еще нужно?

— Я хочу, чтобы с ним переговорил мой отец.

— Господи…

Из соседней комнаты послышался плач ребенка, требовавшегопоесть. Лиз поспешила к Александру, Берни же тем временем стал выписывать чексиделке.