ушли на юг, в пустыню, или на восток, к своим, но точно не на северо-запад, где нет укрытий, а в каждой деревне размещены итальянские войска и поселенцы. Однако мы рассчитывали выбраться отсюда до рассвета, и Мухаммед аль-Обейди вел нас широкой дугой в обход Аль-Куббы, а потом вновь через дорогу к таинственной Каф-аль-Кефре.

Как только мы спустились в овраг за палаточным лагерем, со стороны склада раздался глухой хлопок, в небо взвилось темно-красное пламя, а потом оно осело, оставив яркие отсветы. Шевалье, шагавший рядом со мной, не останавливаясь, повернулся и прошептал: «О боже!» Несмотря на свой робкий нрав, он постоянно попадал в самые невообразимые приключения и демонстрировал недюжинную храбрость. С ослиным упрямством он пытался побороть свою тягу к легкомыслию, но, только выбравшись из одной захватывающей дух переделки и даже не отдышавшись, уже искал новый способ пощекотать себе нервы. В целом ему во всем сопутствовал успех, и, что удивительно, войну он успешно пережил и после нее вернулся к работе на хлопковой бирже в Александрии.

Мы тащились в темноте за Мухаммедом аль-Обейди, который шагал проворной и неутомимой арабской походкой. Зарево на складе у нас за спиной погасло. Я переживал: взрыв прогремел раньше времени и, судя по всему, рванул только один из наших зарядов, – но надеялся, что пожар не потухнет, пока не сработают остальные.

Мы шли дальше. К часу ночи по-прежнему ничего не произошло, хотя если бы капсюли замедленного действия сработали правильно, уже прозвучали бы все взрывы. С замиранием сердца я чувствовал, как меня одолевает отчаяние. Механически переставляя ноги, я вдруг ощутил такую усталость, что, не будь со мной никого рядом, улегся бы спать прямо там. Медленно тянулось время, я прокручивал в голове, как мы закладывали заряды: детонаторы, взрыватели, капсюли. Почему все они не сработали? Мы заложили пятьдесят четыре «венка», а сдетонировал только один, не возымев, судя по всему, существенного эффекта. Я не терял надежды до половины второго. Полчаса спустя ничего не изменилось. Проклиная производителей нашего снаряжения, я признал поражение. Поскольку от меня больше ничего не зависело, я постепенно успокоился и начал строить план по подрыву железнодорожного моста на линии Бенгази – Барка. Я взглянул на часы: мое отчаяние продлилось полчаса.

Без пяти два горизонт у нас за спиной взорвался. Завеса желтого огня застила небо, бросая отблески на скупой пейзаж вокруг нас. Взрывы гремели один за другим, порождая всё новые и новые языки пламени.

Бочки с топливом взлетали в воздух, взрывались и превращались в огненные шары, медленно опускавшиеся на землю. Через мгновение полнеба заслонил густой столб дыма, вздымающийся над ярко-красным пламенем. Казалось невероятным, что наши мелкие и незаметные манипуляции в темноте обернулись столь грандиозной катастрофой. Результат многократно превзошел все наши ожидания. Столь масштабное воздаяние за труды нас немного ошеломило и помогло поверить в свои силы.

За час пожар разгорелся еще сильнее. Вдоволь поглазев на завораживающее зрелище, мы двинулись дальше. Зарево горящего склада освещало нам путь, поэтому идти стало проще. Когда мы отошли подальше и оказались в тени окрестных холмов, я снова начал спотыкаться в темноте, еле поспевая за нашим неутомимым проводником. Так мы и шли. Чувствуя себя на последнем издыхании, я смирил свою гордыню и спросил Мухаммеда аль-Обейди, сколько еще осталось до Каф-аль-Кефры. «Недалеко», – лаконично ответил он, и мы побрели дальше.

Забрезжил рассвет. Пламя у нас за спиной бушевало все так же яростно. Мы двигались дальше. Солнце встало. Наш путь пролегал в бесплодной глуши среди песчаных холмов с редкими кустарниками. Голова кружилась от усталости. Чтобы не заснуть на ходу, я попытался в уме подвести итог: «У немцев двести танков, которые потребляют галлон горючего на десять километров. В боевых условиях танк в день проходит восемьдесят километров. На сколько дней им хватило бы четыреста тонн горючего?» То и дело сбиваясь со счета, я наконец пришел к удивительному ответу: шестьдесят два дня. Но такой итог казался слишком хорошим, чтобы быть правдой. Я, не торопясь, пересчитал заново. Теперь получилось: треть дня, восемь часов. Такой результат ужасно разочаровывал, так что я вновь погрузился в расчеты. Мухаммад аль-Обейди подошел ко мне и сказал: «Теперь Каф-аль-Кефра близко». Мы все очень устали, но продолжали идти под припекающим солнцем. Я вернулся к своим расчетам и на этот раз получил ответ: двенадцать дней. Такой результат меня устраивал, и я сразу утратил интерес к дальнейшим вычислениям. Мы шли… Наш проводник сказал: «Каф-аль-Кефра за этим холмом». Я громко рассмеялся, потому что его слова напомнили мне шутку: «Когда вы начинаете идти, проводник тебе говорит, что цель далеко. Идешь четыре часа, и он говорит, что цель недалеко. Еще через четыре часа – что цель близко. Снова четыре часа – и цель оказывается за тем холмом. И вот тогда до цели остается всего-то четыре часа пути». На трясущихся ногах и с болью во всем теле я тащился еще, казалось, целую вечность, пока, взглянув на небо, не увидел, что солнце даже не сдвинулось. «Вон Муса на верблюде», – сказал кто-то по-арабски. И действительно, по желтой равнине к нам ехал наш человек на одном из наших верблюдов. Мы дошли. Муса спешился и крепко пожал мне руку. Приобняв меня за плечо, он указал на восточный горизонт, где от севера до юга висели густые черные клубы дыма.

Мы спустились ниже уровня плато в полукруг усеянных пещерами скал, это и была Каф-аль-Кефра. Мы дошли до цели ровно к половине восьмого.

Муса и Юнус, двое бойцов, которые доставили вещи и животных из Сиди-ибн-Хальфайи, заварили нам чай и приготовили завтрак. Устроившись на мягком песке, я почувствовал себя очень бодрым и взглянул на Мухаммеда аль-Обейди. К моему удивлению, его обычной мрачности как не бывало, он едва ли не давился от смеха.

– Что такое, Мухаммед?

– Итальянские солдаты, которые ночью грузили топливо, теперь под строгим арестом. Их обвиняют в «курении при обращении с огнеопасными материалами и причинении значительного ущерба имуществу Муссолини».

И единственный раз на моей памяти он расхохотался. Засмеялись и все мы, содрогаясь от безудержного веселья, катаясь по песку, пытаясь прийти в себя и снова разражаясь смехом. Мы находили его замечание невероятно забавным. Оно словно подводило итог всей последней недели.

Я первым заступил в караул, чтобы через час, сменившись, пойти спать. Выбравшись на плато, я посмотрел вниз: не было видно ни души, все разлеглись по пещерам, костер закидали песком, пустые консервные банки закопали. Наши верблюды и лошади паслись