от ужаса. Я прислушиваюсь к себе, пытаясь оценить, насколько плачевно мое состояние, и, к счастью, не обнаруживаю ничего критичного.

Вокруг себя я различаю салон дядиной машины, он сам – за рулем, спокоен и сосредоточен на дороге. За окнами лишь пустынная трасса, городских массивов не видно. Это место непохоже даже на ближайший пригород Детройта…

Черт. Черт, черт, черт… Почему я так долго пробыла без сознания? Почему тело такое ватное? Я пытаюсь подняться или хотя бы сесть на сиденье ровно, но тело немеет и не слушается. Телефона в кармане уже нет, нигде рядом его не видно.

Оуэн… найдет ли он, где меня искать теперь? Будет ли он вообще вытаскивать меня из этой передряги, когда я сама просила его не появляться в моей жизни?..

– Не советую двигаться, – тихо и даже мягко произносит Карл, посмотрев на меня через зеркало заднего вида.

– Куда ты меня везешь? – с трудом выдыхаю я, тут же прокашлявшись. – Что ты вообще сделал?.. Ты мне что-то вколол? – Сердце заходится в бешеном ритме, а молчание и спокойствие Карла выводят из себя, и я повышаю голос хотя бы до хриплого карканья: – Отвечай!

Его пальцы сжимаются на руле.

– Ты не оставила мне выбора. Сама виновата, Лайла… Я не могу допустить очернения моей репутации всеми этими разборками, ты сама это прекрасно понимаешь.

Ужас спирает дыхание где-то в грудной клетке, словно парализуя легкие. Я смотрю на человека за рулем и с трудом осознаю, что это Карл. Карл Мерфи, который растил меня все эти годы, удочерил, хотя мог просто оставить меня в приюте и не брать на себя всю эту ответственность.

Человек, которого я считала своим родителем, несмотря ни на что.

– Убить меня хочешь? – выдыхаю я, прижавшись спиной к сиденью.

На его лице отражается возмущение столь сильное, смешанное с отвращением, что на мгновение – на одно крохотное мгновение – мне становится чуть легче.

– Нет! – внезапно рявкает он. – Думай, что говоришь, Делайла. – Он покачивает головой, возвращая себе привычное внешнее спокойствие. – Я не могу допустить, чтобы ты доставляла мне проблемы, раз уж тебя угораздило спутаться с этими агентишками. Побудешь некоторое время в укромном месте под охраной… а потом поговорим. Решим, что делать дальше. Я думаю, мы заново найдем общий язык, нужно только время. Правильно?

Этот его примирительный дипломатический тон…

– Ты болен, – выдыхаю я единственное, что хочу сказать сейчас.

Карл сокрушительно вздыхает, ничего не ответив, и лишь вдавливает педаль газа в пол. Это все, чем выражаются его эмоции.

Рассудок медленно и неумолимо сдавливает паника. Зажимает, словно в тиски, лишая возможности мыслить трезво и рассудительно. Я пытаюсь придумать, как уговорить дядю остановить машину и отпустить меня. Пытаюсь найти хоть один веский аргумент, который заставит его поверить мне. Но довольно быстро прихожу к выводу, что шансов нет.

– Этот парень, – внезапно нарушает молчание Карл. – Как его… Оуэн? Скажи, он действительно вскружил тебе голову настолько, что ты решила пойти против меня? Кто ты без меня, Лайла? Думаешь, этот паренек сможет тебя обеспечивать? Заменить тебе семью?

Мне вдруг думается, что он все еще видит во мне бунтующего подростка, который сбежал из дома из-за бурлящих чувств, – в лучших традициях «Ромео и Джульетты». Мне так и хочется покричать во всю силу легких: «Очнись, Карл! Ты конченый! За то, с чем ты связан, тебя посадить мало!» Но я не произношу ничего из этого. Просто бесполезно.

Мне нужно продержаться. Не знаю как. Не знаю сколько. Просто держаться.

Карл не ждет моего ответа, он ему и не нужен. Дядя надеялся, что своим меланхоличным монологом он вызвал во мне угрызения совести, а может, даже рассчитывал, что я начну молить о прощении.

Спустя всего пару минут, которые трачу на расчет своих жалких шансов на побег, меня отвлекает резкий гудок машины. Я с трудом разворачиваюсь, чтобы посмотреть назад. От того, что вижу, сердце совершает какой-то немыслимый кульбит с попыткой покинуть мое тело вовсе.

Белая KIA Stinger сигналит снова, настойчиво моргая дальним светом. Слышу, как Карл шипит и тихо ругается:

– Легок на помине. – Сев прямо, я с ужасом наблюдаю как Карл хватает пистолет с пассажирского сиденья рядом с собой. – Как же ты задрал меня…

Карл нажимает на педаль газа, набирая скорость, но его массивный паркетник не чета Stinger, которая легко нагоняет нас и занимает место с левого бока, выехав на пустую встречную полосу. Сигнал повторяется, призывая Карла остановить машину. Но он лишь опускает стекло слева от себя и целится в машину Оуэна, туда, где находится водитель.

Даже охвативший меня ужас не мешает мне действовать. Я стремительно подаюсь вперед, ни о чем не думая, все тело словно на автопилоте, мною руководит инстинкт самосохранения, будто жизнь Оуэна – моя собственная. Я изо всех оставшихся сил бью Карла в голову, понимая, что до пистолета не дотянусь или это отнимет слишком много времени.

Следующие несколько секунд складываются для меня в одно‑единственное мгновение, пролетевшее вспышкой.

Пистолет падает из руки Карла куда-то между сиденьем и дверью. Одновременно с этим машина Оуэна слегка толкает нашу. Голова Карла ударяется о стекло, паркетник сносит вправо. Я не успеваю даже закричать, когда машина вылетает с трассы, врезается боком в землю и переворачивается дважды, с отвратительным хрустом ломая под собой мелкие деревья и кустарники. Именно они нас и тормозят.

Мне повезло находиться на задних сиденьях. Ремень безопасности с силой впивается в тело, не давая вдохнуть до тех пор, пока машина наконец не останавливается на боку. Большинство пространства салона заполнено подушками безопасности. Боль оглушает меня, уже зажившая рана от пули саднит так, словно меня снова прострелили. На несколько секунд перед глазами стремительно темнеет.

В себя меня приводит крик знакомого голоса, раздающийся совсем рядом:

– Делайла!

Это не голос Карла.

Чувствую, как чьи-то руки быстро касаются меня в районе талии, ища, как отстегнуть ремень безопасности. От прикосновений я издаю сдавленный стон, боль ослепляет с новой силой.

– Тише, тише…

Щелкает замок ремня безопасности. Сильные руки подхватывают меня, не давая сползти к другой двери перевернутого на бок паркетника, и осторожно вытягивают наружу.

Я открываю глаза и, сфокусировав взгляд, встречаюсь взглядом с Оуэном. Он в ужасе притягивает меня к себе, удерживая на своих коленях, и сидит так со мной, прямо на земле, не в силах отпустить. Его объятия очень осторожны и почти не приносят боли.

Первое, что я осмысливаю из чувств, – это облегчение, граничащее со счастьем. Глупым, ничем не оправданным счастьем