вдруг спрашивает он напрямую. – Я долго думал об этом… и мне все больше кажется, что дело было не только в информации о Карле и перестрелке. – Оуэн тут же морщится и добавляет уже тише: – Черт, мне очень жаль… правда…

– Можем засчитать это как извинения, – чуть улыбаюсь я.

Оуэн задерживает на мне взгляд на пару мгновений дольше, чем позволяют соображения безопасности.

– Прости меня. – В его словах звучит хрупкая, полная раскаяния искренность. – Слов не хватит, чтобы выразить, насколько сильно я себя презираю за всю эту фигню, но… я не смог бы поступить иначе.

Отчасти я его понимаю. Злиться или обижаться желания нет, однако на душе остается саднящее, тревожное чувство. Как горькое послевкусие.

– Ты не ответила на мой вопрос, – осторожно замечает Оуэн. – Что именно толкнуло тебя к решению разорвать все?

Я набираю в грудь побольше воздуха, чтобы выдать все как на духу. Подбирать слова и выражения просто нет сил, поэтому я искренна настолько, насколько это вообще возможно.

– Энджи в тот день рассказала мне не только о Карле. Если кратко, она намекнула, что все, что было между нами раньше, – это лишь часть твоей работы, необходимость для выполнения задачи. Что многое из этого… было только ради охоты на Мерфи.

Брови Оуэна взлетают вверх, а рот невольно приоткрывается. Он молчит несколько секунд, а после вдруг разрывается хохотом.

– И ты ей поверила? – сквозь смех спрашивает Оуэн.

Он замолкает, заметив мой серьезный стальной взгляд. Что ж, ему больше не смешно.

– Делайла, это чушь. Хотя бы потому, что я проводил с тобой куда больше времени как раз тогда, когда ты разорвала контакт с Карлом. По такой логике, зачем бы я это делал ради задания?

Несмотря на все осадочные эмоции и сомнения, я прекрасно понимаю, насколько хочу верить Оуэну.

– Не знаю, может, в этом тоже была выгода, – тихо озвучиваю я последние крохи сомнения.

И Оуэн ожидаемо разбивает их в пыль.

– Не было тут никакой выгоды. В самом начале, может, я и пользовался положением твоего фейкового парня, но это было краткосрочно. Я быстро столкнулся с тем, что наша игра идет против меня и перестает ею быть. Я понимал, что играю с огнем, и без вмешательства Энджи. Но почему-то считал, что сорву джекпот. Удержу все в своих руках и выйду сухим из всех передряг.

Его слова задевают меня за живое и оседают глубоко внутри трепетным, несмелым теплом, но на душе скребет от боли, которая слышится в последних фразах Оуэна. Взгляд его становится закрытым и каким-то безжизненным, обращенным только на дорогу. Что ж, непросто в последние недели было не мне одной.

– А Энджи… тот еще манипулятор на самом деле, – продолжает Оуэн после долгого молчания. – Сначала говорила, что не будет учить меня жизни, будет на моей стороне и все такое, чтобы я ей доверился. А в итоге убедилась, что я серьезно влип… с тобой. В чувствах к тебе. – Оуэн вздыхает. – Я понимаю Энджи, она хотела избавить от риска и проблем нас обоих, рассказать тебе правду и восстановить справедливость. Она частенько лезет не в свое дело… Но я не удивлен. Энджи почему-то всегда считала, что вправе распоряжаться моими делами.

Как странно. Мы просто говорим по душам обо всем, что произошло, и теперь все… становится легче? Понятнее? С течением этого разговора из моей груди будто вынимают скобы, от которых было тяжело дышать. И я понимаю, что готова затронуть вопросы, которые мы оба избегаем.

– Уильям Хендерсон. Тот продюсер, на вечеринке которого мы тогда были. – Я сглатываю, мне жутко думать обо всем этом. – Те имена в его записной книжке, которые ты искал… это были имена и данные… рабов?

Нахмурившись, Оуэн просто молча кивает.

– Какая же жуть, – шепчу я, поежившись. Обнимаю себя за плечи, пытаясь согреться от фантомного холодка, пробегающего по спине. Оуэн, заметив это, включает подогрев моего кресла. – Я знала про современную работорговлю, но никогда не осознавала до конца, что это… вот оно, процветает прямо сейчас, прямо сегодня, в нашем мире, в почти любом обществе и любой стране…

– Хендерсон – один из руководителей этой сети, – мрачно произносит Оуэн. – И Карл занимает в ней не последнее звено. Они не только занимаются работорговлей, это скорее одно из направлений их деятельности. Еще есть спонсирование терроризма, вооруженных столкновений в горячих точках по всему миру, наркотрафик с юга и прочее. Хотя едва ли это звучит как утешение, да? Так что технически я не врал, когда сказал тебе, что из-за Хендерсона у твоего дяди могут быть огромные проблемы.

Меня передергивает от этой всей мерзости. Оуэн понимающе кивает и рассеянно поглаживает меня по бедру, сбивая мои мысли с хода.

– Что произошло между тобой и Карлом? – спрашивает он тихо.

– Я влезла в его телефон. Нашла доказательства почти всему, о чем говорила Энджи… ну и ты сейчас. – Я вздыхаю, потирая лицо ладонью. Дрожь снова селится в моем теле. – Сначала пыталась строить из себя дурочку, но очень глупо прокололась. Он заметил мой телефон. Начался неприятный разговор… в итоге Карл напал на меня, выхватил телефон, увидел наш звонок. Не знаю, что он собирался сделать… Я попыталась сбежать, но он меня вырубил, а очнулась уже в машине. Дальше ты знаешь.

Рука Оуэна на руле сжимается, он прерывисто вздыхает и шепчет что-то неразборчивое, но явно нецензурное. Это вызывает у меня вялую улыбку.

– Стоило грохнуть его к черту, – бурчит Оуэн едва слышно.

Насколько стыдно мне должно быть за то, что я не испытываю от этих слов ужаса и желания защитить Карла?

В это же время мы подъезжаем к домику на окраине Детройта, который кажется мне странно знакомым. Приглядевшись, с удивлением признаю в нем то самое убежище Оуэна, в которое он привез меня в первый день нашего знакомства в качестве заложника.

Встретив мой взгляд, Оуэн тихо усмехается:

– Ну а что? Под наши нужды подходит, достаточно глухое местечко. Я всего дважды им пользовался, связать его со мной ни у кого не получится. Достаточно безопасно.

– Так странно вернуться сюда спустя время, – признаюсь я. – С абсолютно разным состоянием и… отношением ко всему.

Остановив машину около ворот гаража, Оуэн долго смотрит на меня. Он заглушает двигатель, убирает ключи в карман куртки и спрашивает:

– Ты точно в порядке? Ничего не болит?

Его забота трогает меня сильнее, чем я готова себе в этом признаться.

– Только ушибы да ссадины. Все хорошо.

– Если что, скажи мне, – требовательно просит Оуэн и наконец выходит