американскому читателю эти снимки, разумеется, представлялись ординарными. Незадолго до того газетное объединение «Скриппс-Говард» провело конкурс на лучшие документальные фотографии, показывающие «жизнь без прикрас». Первые премии были присуждены за кадры, изображавшие смерть. Фото распространялись в миллионных тиражах вместе с рассказом премированного нью-йоркского репортера: «Я ехал по Медисон-авеню и снимал уличное движение. Внезапно машина с четырьмя людьми на полном ходу свернула на тротуар и врезалась в стену. Я успел вовремя нажать кнопку». На снимке: исковерканный «Форд», три «самых свежих» трупа в страшных позах и смертельно раненная женщина сокровавленным лицом.　

Другую премию получила серия снимков «Смерть в воздухе». Рекламный дирижабль фирмы резиновых изделий готовился к отлету. Погода была ветреная. На старте группа людей удерживала дирижабль веревками. По команде они отдали концы, но трое стартовых на мгновение замешкались, и их подняло в воздух. Несчастные растерялись и не спрыгнули в первую же секунду. Повисшие на стропах три человека удалялись от земли. Один за другим они выпускали из рук спасительную веревку и, падая с большой высоты, разбивались насмерть вблизи «счастливого» фоторепортера…　

Изображения и описания катастроф на суше, на море и в воздухе, пыток, истязаний, кровавых и омерзительных злодейств уже в тридцатые годы преподносились американскому народу в ошеломляющих дозах. Фильмы о преступниках, уголовные романы вошли в моду. Спустя несколько лет Голливуд и американская пресса достигнут гигантского размаха в массовом развращении зрителей и читателей. Киноконвейер станет выбрасывать целые серии фильмов «жизни без прикрас», потворствующих самым низменным инстинктам. «Двести смертей! Двести трупов! Двести застреленных, удавленных, разбившихся, зарезанных, сожженных, отравленных, заколотых, убитых током, разорванных на куски…» Американская кинопромышленность станет одним из главный орудий развращения и отупления народа…　

«Дуглас» приближался к столице США. Мы летели над местностью, густо пересеченной светлыми полосами автомобильных магистралей. Из зелени торчали фабричные трубы. К заводским корпусам лепились однообразные домишки. Показался большой город. Среди садов и зданий, украшающих центральные района Вашингтона, заметно выделялся своей архитектурой Белый Дом — резиденция президента Франклина Делано Рузвельта.　

В кабине вспыхнула предупреждающая надпись: «Привяжитесь!» Самолет клюнул носом и круто пошел на снижение, пассажиры ахнули… Лишь недавно на воздушных линиях, соединяющих страну со столицей, закончилась двухдневная забастовка летчиков; они протестовали против условий посадки на вашингтонском аэродроме. В большинстве случаев пилоты вынуждены заходить на посадку с той стороны, где возвышаются две фабричные трубы; эта помеха грозит катастрофой. Фабриканта уговаривали перенести трубы. Учуяв запах долларов, он потребовал в качестве компенсации баснословную сумму. Клочок земли, на которой расположена фабрика, — его собственность, и авиационные компании отступили. Забастовка повлияла на фабриканта в том смысле, что его аппетиты возросли непомерно. Все остается по прежнему: подлетая к аэродрому, летчики проносятся над ненавистными трубами, пикируют и у самой земли выравнивают машину. Риск — немалый… Таково было одно из первых уродств капиталистического строя, с которыми мне довелось столкнуться в Соединенных Штатах.　

Только теперь, на восьмой день после выезда из Москвы, используя быстрейшие способы передвижения, я прибыл в столицу США. Восьмой день! Впрочем, наши отцы тратили на такое путешествие недели. А у Чкалова воздушный рейс из Москвы в Соединенные Штаты: через Северный полюс занял двое с половиной суток! Спустя десять лет воздушная дорога между двумя материками будет измеряться часами. Какие еще скорости узнает наше поколение?　

«Мировые герои»… «Победители магнитных джунглей»… «Величайшее событие в анналах авиации»… «Привет советским летчикам — завоевателям полюса!» — с такими плакатами рабочие делегации встречали русских пилотов на пути из Калифорнии в Вашингтон.　

Нетерпеливо ждал я в советском посольстве возвращения Чкалова, Байдукова и Белякова: они были на приеме у Рузвельта. Казалось, много-много недель прошло с того часа, как я простился с Валерием Павловичем на Щелковском аэродроме. Вдруг послышались мягкие шаги, и донесся милый голос: «Где же наш москвич?» Я бросился навстречу Чкалову.　

— Boвремя прикатил, нечего сказать, как раз к шапочному разбору… Ну, только без обиды, я же шучу, — ласково сказал он, улыбаясь лучистыми глазами. — А мы прямо из Белого дома.　

Чкалов находился под свежим впечатлением встречи с Рузвельтом. Президент принял летчиков у себя в кабинете, расспрашивал о трудностях полета, самочувствии и здоровье.　

— Большой он человек, — задумчиво сказал Валерий Павлович.　

Пять лет назад Рузвельт был избран президентом Соединенных Штатов Америки. Вскоре, по его инициативе, между СССР и США были установлены дипломатические отношения. В прошлом году, когда истек четырехлетний срок президентских полномочий, американский народ вторично избрал Рузвельта на высший пост в стране. В то время, разумеется, никто и не думал, что, вопреки историческим традициям США, Рузвельт еще дважды будет избран президентом и его назовут «великим сыном американского народа».　

Вошел Байдуков, веселый, оживленный. Он успел за эти дни окончить рукопись о перелете через полюс. «Рашен копайлот», как называли его американцы, писал в поезде на пути с Запада в Вашингтон. Американские издательства осаждали Байдукова предложениями срочно выпустить его книгу. Георгий Филиппович не отказывал, но предупредил, что советские читатели первыми узнают о подробностях перелета. На другой день пакет с рукописью Байдукова ушел в Москву, в редакцию «Правды».　

— Тяжелый был перелет, — сказал Чкалов. — Намного тяжелее прошлогоднего, но зато и много интереснее. Вот приедем в Москву, возьмемся с Егором и Сашей за кое-какие материалы и подумаем о новых делах.　

— Куда же теперь?　

— Говорю: подумаем! Не станем же сидеть, сложа руки…　

Пилотам принесли почту; как и во все эти дни, она была обильна. Одна из телеграмм особенно растрогала экипаж:　

«С большой радостью узнала о выполнении вашей заветной мечты. С далекого острова Чкалов мы с неослабным вниманием следили за вашим полетом. Сообщаю, что слово свое я сдержала: учусь. Эту телеграмму писала сама. Фетинья Смирнова».　

Нам вспомнилась гостеприимная русская женщина, приютившая экипаж «Сталинского маршрута» на маленьком острове в Охотском море. Теперь слава Чкалова и его товарищей снова гремела по всему миру. О новом подвиге пилотов узнала и Фетинья Андреевна. Спустя час радиостанция Вашингтона передавала через Европу ответную телеграмму летчиков на остров Чкалов.　

Приветствие с Охотского моря настроило Чкалова на веселый лад. Он рассказывал смешные и трогательные эпизоды первых дней пребывания в Америке. Вспомнил о торжественном шествии по улицам Портланда, близ которого опустился «Сталинский маршрут». Увенчанные гирляндами цветов, летчики проходили через городской центр. Им бросали букеты, венки, кричали «хур-рэй». Среди шума и приветствий на английском языке Чкалов отчетливо услышал русскую речь: «Да пустите же меня к ним! Я — своя, я — вятская…»　

Валерий Павлович обернулся и увидел немолодую женщину, она протягивала к нему руки. Чкалов попросил пропустить