возможности новых связей, расширить круг знакомства, вообще — быть на виду в мире бизнеса.　

Были здесь и изобретатели, конструкторы, инженеры; среди них — одаренные и мыслящие люди, обреченные капиталистическим строем на рабское служение идолу наживы. Мы видели в этом зале передовых общественных деятелей, писателей, режиссеров — людей, говорящих американскому народу правду и разоблачающих лживую «демократию», на которой держится империалистический строй. Взорами, полными дружбы и симпатии, встречали Чкалова прогрессивные американцы.　

Какой-то журналист заметил мне, что мы присутствуем на «собрании знаменитостей», и о каждом из участников вечера можно было бы написать книгу. Он, конечно, оценивал присутствующих с типичной для буржуазного журналиста точки зрения. Какой-нибудь Мартин Силвер, тридцатилетний остолоп, унаследовавший от папаши-ростовщика сорок миллионов, а потому и привлеченный в члены правления трех акционерных обществ, представлялся ему более достойной внимания и знаменитой личностью, чем любой ученый или путешественник.　

В капиталистическом мире цена человека выражается в долларах. Цифрами измеряются достоинства людей. Рядом с цифрой — буква S, пересеченная по вертикали двумя параллельными линиями. Волшебный знак доллара! Этими знаками густо заполнены страницы газет и иллюстрированных журналов. «Мисс Елизабет Куинси — $ 18.000.000 — обручена с Джемсом Уитни, сыном владельца чикагских гостиниц — $ 35.000.000». «Разбился на автомобиле внук филадельфийского банкира Гарри Лайонс-младший — $ 40.000.000». «Очаровательная Бетти Бутлер — $ 15.000.000 — выехала на своей яхте в Гонолулу», «Джордж Гарриман, обувной фабрикант — $60.000.000 — строит шикарную виллу во Флориде». Чем больше нолей, тем крикливее заголовок. Никаких личных качеств не требуется. Душевные качества, ум, идеи не котируются на этой бирже. Называя имя талантливого художника, писателя, скульптора, газеты не распространяются об его произведениях, а сжато обозначают: он стоит столько-то долларов!.. Коротко и понятно.　

Летчиков провели к огромному глобусу Клуба исследователей. Прямые и извилистые линии исчертили в разных направлениях земной шар; это были маршруты выдающихся путешествий и экспедиций. Над линиями маршрутов Чкалов увидел подписи Фритьофа Нансена, Руала Амундсена, Вильямура Стефанссона, Поста и Гэтти, Амелии Эрхарт и многих других путешественников. От Москвы к Северному полюсу и дальше к Ванкуверу через глобус протянулась свежая черта.　

— Наш маршрут, — улыбнулся Чкалов.　

— Он войдет в анналы авиации, — сказал Стефанссон, известный исследователь Арктики, президент Клуба исследователей, протягивая летчику перо.　

Они вернулись в зал. Слово предоставили Чкалову. Подняв гордую голову, он ждал, пока стихнут овации. Что скажет Чкалов этому разнородному собранию? Дойдут ли его слова до сознания людей чуждого мира? Поймут ли они человека, проникнутого величием идей, которым принадлежит будущее?..　

Лицо Чкалова просветлело. Он заговорил о том, что восторженной любовью переполняло его большое сердце. Чкалов говорил о Родине.　

— В моей стране поют песню. В этой песне есть слова:　

Как невесту, родину мы любим,

Бережем, как ласковую мать…

Вот мысли и чувства моего народа. Садясь в самолет, мы, три человека, несли в своих сердцах сто семьдесят миллионов сердец. И никакие циклоны, никакие полярные штормы не могли нас остановить, ибо мы выполняли волю своего народа…　

Речь транслировалась несколькими радиостанциями. Вся прогрессивная Америка аплодировала словам Чкалова. Реакция притаилась. Враждебный вой антисоветских клеветников в эти дни затих.　

Советских летчиков узнавали на улицах, в кино, ресторанах, кафе. Вокруг столиков, за которыми они сидели, немедленно появлялись любопытствующие, желавшие поближе их рассмотреть. Бесцеремонное созерцание обычно заканчивалось тем, что самый развязный совал летчикам свою фотографию или листок из блокнота на подпись, после чего все трое подвергались неотразимой атаке коллекционеров автографов. Чкалова это сперва забавляло, потом надоело: «Вот где у меня сидят окаянные автографщики!» — хлопал он себя по шее. Любители заполучили у экипажа несколько тысяч факсимиле, но паломникам не виделось конца. Швейцары, ученые, лифтеры, общественные деятели, газетчики, официанты ресторанов, продавщицы универмагов, журналисты, полисмены, киноактеры протягивали листочки на подпись… Некто с музыкальной фамилией Штраусс прислал из Чикаго пространное письмо, прося обогатить его коллекцию автографов; Штраусс с гордостью извещал, что уже располагает подписями Шестакова и Болотова — первых русских пилотов, прибывших в США на самолете «Страна Советов».　

Читая письма из далеких штатов Техас, Орегон, Монтана, Чкалов разражался неудержимым хохотом:　

— Беда, друзья! Родственнички в Америке объявились. Послушайте, что пишет миссис Олга Григорьефф из Пенсильвании… «Имею честь сообщить, что являюсь родственницей… родственницей…»　

— Чьей же это родственницей? Читай, Валерий, читай, как есть, — допытывался Байдуков, хитро подмигивая.　

— Пожалуйста, пожалуйста!.. «Являюсь родственницей Чкалова по материнской линии…»　

— С чем и поздравляю! — поклонился Беляков.　

— Погоди ты, Саша, над товарищем смеяться, — тут и на твою долю есть. Вот, слушайте… «Навигейтор Белиакофф приходится мне сродни… Шлю свой искренний привет — с почтением! Флегонт Щупак…»　

Такие письма порождались пылкой фантазией их авторов, либо основывались на явном недоразумении.　

Много веселых минут доставляли летчикам «деловые» запросы и предложения. Американские торгаши не прочь были использовать в рекламных целях популярность советских пилотов. Всевозможные лавочники зазывали приобрести у них товары «по себестоимости» или «с максимальной скидкой» — «мы будем польщены иметь русских летчиков в числе своих покупателей…»　

Фирма, торгующая «вечными перьями», прислала Белякову письмо: «Уважаемый сэр! На снимке, сделанном в Портланде, где Вы шествуете среди цветов, из кармана Вашего пиджака высовывается «вечное перо». Не откажите в любезности известить нас: пролетел ли указанный предмет через Северный полюс и не выпущен ли он нашей фирмой?..» Чкалов диву давался: «Ну, и ловкачи!..»

VIII

Настежь раскрылись все двери огромного здания на Тридцать четвертой улице. Людские потоки вливались внутрь зала. В течение нескольких часов были распроданы десять тысяч билетов на массовый митинг, организованный журналом «Совет Раша тудэй» («Советская Россия сегодня»). Многоязычная аудитория нетерпеливо ожидала появления летчиков. «Америка приветствует советских пионеров трансполярного пути!» — кричали стометровые плакаты. Реяли алые флаги с серпом и молотом.　

В зале становилось душно. Мужчины, сняв пиджаки, остались в американской «рабочей форме» — верхних рубашках с подтяжками.　

Это была совершенно другая аудитория, ничем не напоминавшая «Уолдорф Асторию», — трудовая, рабочая Америка. Люди, создающие реальные ценности.　

«Идут!» — пронеслось по бесчисленным рядам, и десять тысяч человек поднялись с мест.　

Чкалов переступил порог зала. Гул рукоплесканий. Возгласы на десятке языков. Величественная мелодия советского гимна. И снова — непрекращающиеся овации.　

Три летчика стояли, обнявшись, на площадке, убранной кумачом и цветами. К ним с горячими словами дружбы обращался председательствующий, старый профессор: «Мы как товарищей приветствуем Чкалова, Байдукова и Белякова. Мы любим их за то, что они помогли нам лучше узнать Советский Союз. Они не только победители арктических просторов, но и носители человеческой правды».　

Ждали