— Родимые! Да я же ваша — русская! Двадцать шесть лет тут живу, а говорить не разучилась… Дайте хоть посмотреть на вас, на родных! — восклицала женщина, бросаясь от одного к другому.　

Перед отъездом пилотов в Вашингтон к ним обратились солдаты ванкуверского аэродрома: нельзя ли получить на память что-либо из находившегося в кабине самолета? Летчики роздали советские консервы из неприкосновенного запаса. Некий делец, узнав об этом, сокрушался: «Можно было сделать удачный бизнес: разложить консервы в маленькие коробочки и продавать эти сувениры, скажем, по полдоллара».　

«Сталинский маршрут» приземлился на военном аэродроме. Вблизи находился особняк бригадного генерала Джорджа Маршалла, начальника военного округа. Бесцветный провинциальный генерал превосходно учел ситуацию. Он хорошо знал, как сильна в американских условиях реклама, искусственная популярность, создаваемая прессой, пресловутое «паблисити». Маршалл не упустил случая и пригласил советских летчиков поселиться у него. С этого часа редкий снимок в газетах обходился без долговязой сухощавой фигуры бригадного генерала из Ванкувера. Он давал пространные интервью репортерам и неизменно сопутствовал трем русским на торжественных встречах и приемах. Джордж Маршалл добился цели. Пребывавший многие годы в безвестности, провинциальный генерал был теперь, наконец, замечен… Вскоре он выскочит в заместители начальника, а затем и в начальники генерального штаба американской армии. После смерти Рузвельта, когда военщина и банкиры захватят важнейшие посты в государственных учреждениях США, генерал Маршалл проявит неудержимую склонность к дипломатической карьере. Он станет государственным секретарем США и автором пресловутого плана закабаления европейских народов американским империализмом.　

Летчиков ждали в Нью-Йорке. Чкалов принял последнее, перед отъездом, приглашение на завтрак вашингтонского национального Клуба прессы. Из клуба он вернулся мрачным и возмущенным. Произошло нечто, лишившее его обычного расположения духа. За пышным завтраком корреспондент нью- йоркской газеты высказал вслух недовольство: почему на прием приглашены женщины-журналистки? Удивленный Чкалов попросил объяснения. Ему сказали, что женщин, наравне с неграми, не принимают в члены клуба. «Ведь журналисты-негры в Вашингтоне есть!» — заметил летчик. «Да, немало, но в клуб им доступа нет и, надеюсь, не будет», — грубо отрезал нью- йоркский корреспондент.　

Возвращаясь обратно в посольство пешком, Чкалов стал свидетелем типичной сценки. В шикарной парикмахерской развалился в кресле упитанный джентльмен. Пока мастер-негр брил белого клиента, старик-негр склонился к его ногам и чистил башмаки, а мальчик-негр листал перед глазами «босса» журнал с картинками. У входа в парикмахерскую висела стандартная табличка: «Только для белых». Чкалов кипел от негодования.　

— Не знал ты, что ли? — удивился Байдуков.　

— Знал-то знал, а теперь и увидел. Своими глазами! Что же это за люди, если они себе подобных не признают за людей!..　

Байдуков только рукой махнул. В его записной книжке, с которой он не расставался, как подобает настоящему путешественнику, были отмечены и не такие картинки. Кроме парикмахерских, существовали «только для белых» гостиницы, кинотеатры, рестораны, автобусы, вагоны трамвая; и это в городе, где каждый третий житель — негр! Негра не пустят на порог Национального театра, единственного в столице. Если негра собьет на улице автомобиль и мимо истекающего кровью человека будет проезжать машина скорой помощи, она не возьмет его: для негров — особая машина, для негров — особая больница. Не им предназначены красивые дома Вашингтона; их место — в лачугах столичного «черного гетто», грязных, тесных, сырых…　

Летчики распростились с американской столицей. Через пять часов поезд подошел к Пенсильванскому вокзалу Нью-Йорка. Огромная толпа ожидала прибытия героев. Двойная цепь полисменов еле сдерживала натиск встречающих. В воздухе стоял пронзительный свист.　

Публика в Европе нередко выражает свистом свое недовольство. В США, как ни странно, это — признак одобрения. Такое своеобразное выражение чувств мы услышали на Пенсильванском вокзале и не сразу поняли, к чему оно относится.　

Летчики сели в открытый автомобиль и поехали к ратуше. Впереди торжественной процессии мчались, заливаясь сиренами, мотоциклы почетного эскорта. Утренние газеты опубликовали маршрут проезда трех летчиков; он шел по центральным улицам Нью-Йорка. И вдруг, буквально в последнюю минуту, последовало полицейское распоряжение: изменить путь процессии. Власти опасались внушительной демонстрации в честь русских летчиков, в честь Советского Союза, который они представляли. Но слух о новом маршруте распространился с поразительной быстротой, и на второстепенные улицы, по которым ехали летчики, вышли многотысячные толпы. Движение остановилось. Герои стояли в автомобиле; их забрасывали букетами цветов. Услышав нарастающий вой сирен, из домов выбегали толпы людей в рабочих комбинезонах. Это была трудовая Америка. Народ узнавал советских летчиков. Им возглашали приветствия на английском, итальянском, испанском, русском, еврейском, польском языках.　

Процессия остановилась у «Сити-Холл» — ратуши, где летчиков встретил мэр Нью-Йорка Фиорелло Ла-Гардиа. Снова — возгласы приветствий и… свист.　

— Почему же свистят? — обиженно спросил Байдуков.　

— Это значит — хорошо, «о-кэй»! — объяснили ему. — У нас, когда не нравится, то шипят, а не свистят…　

Несколько дней спустя мне пришлось стать свидетелем такого шипенья. В большом кинотеатре «Риалто», на Бродвее, демонстрировалась хроника «Новости дня». На экране фашистские войска двигались по залитым кровью улицам баскской столицы Бильбао, мимо разрушенных жилищ, взорванных мостов… Как только на экране появились интервенты, в зале началось шипенье. Шипели, не переставая, пока фашисты не исчезли. Зрители снова энергично зашипели, когда на экране показалась жирная туша Муссолини. «Кровавый паяц!» — пронесся по залу полный негодования голос…　

В роскошном зале нью-йоркского отеля «Уолдорф Астория» Клуб исследователей и Русско-американский институт культурной связи организовали в честь советских трансполярных летчиков большой прием. Необычайно пестрым был состав участников этого вечера. Известные ученые и путешественники, писатели и конструкторы, пилоты и журналисты, генералы и воротилы промышленности и банков…　

Несколько дней назад я проезжал через Францию, где двести семейств плутократов владеют главными богатствами страны. В Соединенных Штатах, с их стотридцатимиллионным населением и неизмеримо большими богатствами, капитал захватили в свои руки шестьдесят олигархических династий. Иных из владык американской индустрии и транспорта, магнатов монополистического капитала, можно было увидеть и в банкетном зале «Уолдорф Астория». Что связывает промышленников и финансистов с Клубом исследователей? Подачки, которые они снисходительно бросают на экспедиции и научные изыскания. Ограбив население не одной страны, выжимая соки из трудящихся, заграбастав десятки и сотни миллионов на биржевых махинациях, — почему не кинуть полсотни тысяч долларов на исследовательскую лабораторию, на университетскую библиотеку, рекламируя свою щедрость и пылкую заботу о цивилизации? Почему не прослыть бескорыстным покровителем наук, если субсидируемая экспедиция или исследование сулит к тому же соблазнительные барыши?..　

За любым из пятидесяти шести столов можно было заметить капиталистов рангом пониже — директоров всевозможных компаний и трестов, фабрикантов и заводчиков, владельцев газет и телеграфных агентств. Их привлекли сюда коммерческие интересы: не упускать