Стиснув ледяные пальцы в кулаки, я медленно двинулась в направлении, которое, как мне казалось, должно было вывести меня к реке.

Все мои усилия были сосредоточены на том, чтобы ступать как можно медленнее, поэтому, к счастью, я не могла думать ни о чем другом. Мне хотелось бежать, господи, как же мне хотелось бежать! Но я заставляла себя идти медленно, следя за каждым своим шагом. Случайно я наступила на зеленое пятно и тут же провалилась по колено в черную грязь.

Наконец я обошла все светлые пятна, аккуратно переступая с одной мшистой кочки на другую, после чего снова перестала понимать, куда иду, и поэтому, когда прямо передо мной выплыл из тумана призрачный скелет, я затряслась от страха, как марионетка. Призрак оказался всего лишь ветвью березы, лежащей в трясине, она была совсем гнилая, но в тумане казалась прочной, и из-под нее торчали длинные темные пучки камыша, безопасные на вид.

Я с облегчением вздохнула. Эти очертания, которым туман придал иллюзорность, были мне знакомы. Кажется, мы с Родериком проходили мимо упавшей березы во время нашей первой прогулки? Она лежала слева, между рекой и нами. Оставалось лишь вспомнить, с какой стороны от берега тянется тропа. Тогда я сразу попаду в безопасное место.

Осторожно наступив на березовую ветвь, я попыталась вспомнить, какой она была. Вполне вероятно, это совсем не та береза, но в плывущем тумане, от которого пропадала всякая способность мыслить здраво, даже этот сомнительный компас вызывал чувство уверенности, как столб пламени во мраке. Стоя на обманчиво прочном дереве, я с надеждой пыталась вспомнить, как лежала эта береза.

Она, несомненно, тянулась с севера на юг. И я, кажется, иду от реки. Значит, безопасное место должно находиться в тридцати ярдах за деревом. Если я до него доберусь, то рано или поздно найду овечью тропу, которая выведет меня в долину. Или же набреду на ручеек, который приведет меня к реке и отелю.

Что-то черное, словно пуля, вылетело из тумана позади меня и, кружась, унеслось в пустоту. Гусь. Я выругалась, и мне снова пришлось приходить в себя. Потом, стараясь держать равновесие, я осторожно пошла по березе, напряженно вглядываясь в туман.

Я была полностью поглощена своими действиями и совершенно забыла, что где-то в невидимом мире меня ищет убийца с ножом… И он появился, аккуратно ступая по колышущемуся болоту.

Лицом вниз я упала на ствол березы. Ветки были толстыми и длинными. Позади меня тряслась и задыхалась земля. Я лежала, не шевелясь, мне даже не было страшно, я просто застыла, окоченела и онемела. Сомневаюсь, что даже нож, пронзающий туманную пелену, заставил бы меня тогда пошевелиться.

— Джанетта…

Еле слышный шепот напоминал дыхание. Будто дышало само болото, выдыхая болотный газ миллионом крошечных пузырьков.

— Джанетта… — Шепот стал ближе. — Джанетта…

Имя мое шелестело в тумане. Шепоток уносил его, словно легко кружащиеся, падающие на дрожащую землю листья.

Он ступал медленно; я чувствовала, как колышется земля под его шагами. Наверное, он вытянул вперед руки, пытаясь найти меня на ощупь; его шепот зондировал тишину, стараясь заманить меня в ловушку.

Конечно же, я узнала его. Да, теперь я не сомневалась. Теперь я знала, что, к несчастью, мои догадки оказались верны; знала, почему инспектор жалел меня и почему Аластер два дня назад неожиданно посмотрел на меня с состраданием.

— Джанетта…

Снова прозвучало это имя… имя, которым называл меня лишь один человек… имя, которое было выкрикнуто из темноты около погребального костра Роналда Бигла… Его голос плыл сквозь туман, на этот раз чуть слабее, словно он отвернулся.

— Джанетта, где ты? Ради бога, где ты?

Родерик, разумеется, тоже догадался. Прижавшись сильнее к земле, я думала: а ведь именно поэтому он был так уверен, что я — единственная во всем Камасунари, кому никто не причинит вреда.

— Джанетта, ты здесь? Не бойся…

Теперь, зная наверняка, что это Николас, я уже не боялась. И не потому, что, подобно Родерику, верила, будто ради нашего прошлого Николас никогда ничего мне не сделает. Просто, когда этот кошмарный шепот возродил мои подозрения и сделал их правдой, все на свете перестало волновать меня. Абсолютно все.

— Джанетта… Джанетта… Джанетта…

Звуки пробивались сквозь туман фантастическим бессвязным контрапунктом. Прижавшись холодной щекой к мокрой траве, я тихо плакала, а колышущийся туман все шептал мое имя, своими призрачными серыми пальцами загоняя меня в топь.

И тут он исчез. Ищущий голос затих, отозвался эхом и снова затих. Болото перестало квакать. По траве молча проскользнула непотревоженная птица. Он исчез.

С трудом встав, я сама, как усталый призрак, не думая ни о чем, пренебрегая опасностью и не обращая ни на что внимания, пошла через болото вперед — подальше от насмешливого эха его голоса.

И почти в ту же минуту очутилась на прочной земле среди камней и высокого вереска. Инстинктивно я ускорила шаг. Земля от болота поднималась вверх. Вскоре меня вновь окружил покачивающийся волнами туман. Я изо всех сил рванула вверх по склону, и туман позади меня начал таять, отступать, исчезать.

И внезапно, подобно пловцу, выныривающему из пенистой волны навстречу воздуху, я вырвалась из последнего клуба тумана навстречу яркому солнцу.

Облегчение было таким огромным, а перемена — столь невероятной, что я могла только стоять и, мигая, смотреть на яркий свет полуденного солнца. Моим ослепшим от тумана и уставшим от плача глазам понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к потоку света. Потом я поняла, где нахожусь. Я поднялась чуть выше нижнего склона Блейвена и находилась в точке, где разрезавшая осыпь гряда скал переходила в огромный контрфорс.

У подножия контрфорса плескался туман, скрывавший землю под своим бледным течением. Долина, озеро, длинный атлантический залив — все спряталось, утонуло в тумане, который простирался спокойным белым озером от Блейвена до Сгурр-на-Стри, от Гарсвена до Марско. А из тумана со всех сторон, словно сказочные острова над облачным морем, плыли синие, фиолетовые и золотисто-зеленые при солнечном свете горы. Внизу, в сером кошмаре, еще таился слепой ужас, но здесь, наверху, царствовал обновленный золотой мир. Будто я находилась при самом рождении времени, когда из клубов хаоса возникли первые горы…

Но я была не одна.

Едва мои глаза привыкли к яркому простору нового мира над облаками, как я почувствовала, что в пятидесяти ярдах от меня кто-то стоит. Он не видел меня, он стоял у подножия контрфорса, глядя в другую сторону, на горизонт юго-запада.

Это был Родерик Грант. Его темно-золотистые волосы сверкали на солнце.

Я окликнула его: «Родерик!» — и была поражена тем, как хрипло прозвучал мой голос.

Он не пошевелился. У меня тряслись колени, и я неуверенной поступью пошла к нему по неровной земле.