По мнению матери, невозможно себе представить более тяжкогогреха, чем пропустить праздничную службу на Иом-Киппур. И на еврейский Новыйгод Рош-Ха-Шана он тоже дома не был, занимался в Атлантик-Сити неустойкой,которую должен был выплатить его клиент-музыкант из звезд первой величины. Тотявился на концерт пьяным в стельку и отрубился прямо на сцене. Для его клиентовеврейские праздники ничего не значили, зато им придавала огромное значение егомать. Сейчас, когда он вошел в гостиную, где собралась семья, ее лицо было каккаменное изваяние. Адам же из-за пережитой и предстоящей нервотрепки был бледенкак полотно. Всякий раз, приезжая домой, он снова чувствовал себя маленькиммальчиком, и это отнюдь не были приятные воспоминания. С самого рождения он понеобъяснимой причине был для своих близких источником разочарований.

– Привет, мам, прости, что опоздал. – Он подошел кматери, нагнулся ее поцеловать, но она демонстративно отвернулась. Отец сиделна диване и внимательно изучал свои ботинки. Он слышал, как вошел сын, но дажеголовы не поднял. Так было всегда. Адам поцеловал мать в макушку иотошел. – Прошу у всех извинения, ничего не мог поделать, пришлось важногоклиента выручать. Сын-подросток попался на наркотиках, а его жена чуть зарешетку не угодила. – Его извинения ничего не изменили, наоборот, подлилимасла в огонь.

– Надо же, на каких людей работает мой сын! – Вголосе матери было столько яду, что впору тараканов травить. – Ты можешьсобой гордиться. – Опять сплошной сарказм. Адам заметил, как сестрапереглянулась с мужем, а брат нахмурился и отвернулся. Он уже чувствовал, чтовечер, как это часто бывало, на несколько дней испортит ему настроение.

– Зарабатываю детям на хлеб. – Адам постарался необижаться, подошел к бару и налил себе выпить. Покрепче. Водки со льдом.

– Ужина дождаться не можешь? Так выпить хочется? Дажене удосужился в синагогу явиться в такой-то день! С родными как следует не поздоровался,а выпить торопишься! Так и алкоголиком недолго стать!

Что он мог ответить? Будь он с Чарли и Греем – обратил бывсе в шутку, но у его родни все всерьез. Сидят молча и ждут, пока Мэй доложит,что ужин на столе. Мэй – их прислуга – была темнокожей американкой, онапоявилась в их доме лет тридцать назад. Адам никогда не мог понять, что еездесь держит. Мать до сих пор иначе как «schartze» – то есть «черной» – ее неназывала. Даже имя ее – Мэй – раздражало мать. Мэй была единственным человекомв доме, которого Адам был искренне рад видеть.

– Как на молитву сходили? – поинтересовался он,предприняв еще одну попытку завязать беседу.

Его сестра Шэрон о чем-то перешептывалась со снохойБарбарой, а брат Бен обсуждал с зятем последние новости с чемпионата по гольфу– имя зятя было Гидеон, но по имени к нему никто не обращался, поскольку всемье Адама его недолюбливали. В их семье, если кого невзлюбят, сразу забывают,что у человека есть имя. Бен был успешным врачом, а вот Гидеон всего-навсегостраховым агентом. Гарвардский диплом с отличием Адама был перечеркнут позорнымфактом его развода – при этом все забывали, что жена сама его бросила, и матьупорно возлагала всю вину на него. Будь он порядочным человеком, разве ушла быот него такая милая женщина, как Рэчел? А теперь вы только посмотрите, с кем онвстречается! Причитания могли длиться бесконечно, он все их знал наизусть. Этобыла игра, в которой он сам был заведомо обречен на поражение. Ни малейшегошанса заслужить прощение.

Мэй наконец пригласила к столу, все заняли свои привычныеместа, и Адам заметил, что мать через стол смотрит на него в упор. Этимвзглядом можно было пробуравить цементную плиту. Отец сидел напротив нее, побокам от него – обе супружеские пары. Детей пока за общий стол не сажали, кормилина кухне, Адам их еще не видел. В ожидании ужина они играли во дворе вбаскетбол и втихаря покуривали. Его дети сюда никогда не приезжали. Матьобщалась с ними и невесткой вне дома, в удобное для себя время. Адам сиделмежду отцом и сестрой, как если бы его втиснули на свободное место в последниймомент. И всегда его колени приходились на ножку стола. Впрочем, он ничего неимел против, но ему всегда казалось, что это еще один знак того, что в семьедля него места с каждым годом остается все меньше. С тех пор как он развелся, адо этого стал партнером в своей адвокатской конторе, с ним обращались как спарией, как с источником горя и позора. Его близкие ни в грош не ставили егоуспех. Он был для них существом с другой планеты, пришельцем, который хочет поскорейоказаться дома. Самое печальное было то, что это и есть его дом. Родные былиему как чужие, как враги и вели себя соответственным образом.

– Ну и где ты в последнее время побывал? –нарушила молчание мать, желая, чтобы все в очередной раз услышали перечислениезлачных мест типа Лас-Вегаса и Атлантик-Сити, кишащих шулерами и проститутками,ведь туда тучами слетаются женщины легкого поведения, и, конечно, все они куслугам Адама.

– В разных местах, – уклончиво ответил Адам. Онзнал сценарий. Подводных камней и капканов, конечно, не избежать, но он всякийраз делал попытку. – Август провел в Италии и во Франции. – Это он ейуже рассказывал.

Какой смысл говорить, что на той неделе он был вАтлантик-Сити, решал в очередной раз чужие проблемы? К счастью, на еврейскийНовый год она его не ждала и не знала, где он в это время был. Ему удавалосьнавестить родных только на Иом-Киппур. Он посмотрел на сестру, та улыбнулась.Но улыбка нисколько не смягчила лицо сестры. Адам еще в детстве называл просебя сестру невестой Франкенштейна. У нее с Гидеоном было двое детей, но Адамвидел их очень редко. Говоря по совести, Адам не испытывал нежных чувств кплемянникам. Он был убежден, что все его семейство – ненормальные, а егородственнички были такого же мнения о нем.

– Как съездили на Мохонк? – спросил Адам.Удивительно, что мать до сих пор продолжает ездить отдыхать на это озеро. Отецуже сорок лет как сделал целое состояние на бирже, и они могли себе позволитьлюбой круиз или мировой курорт самого высокого класса. Но мать упорнопродолжала прибедняться. К тому же она не любила самолеты, так что отдыхали онис отцом всегда поблизости.

– Очень мило, – коротко ответила она, соображая, кчему бы еще придраться.

Обычно каждое слово Адама становилось поводом для критики.Хитрость заключалась в том, чтобы не давать ей лишней информации, ограничиваясьтем, что она и так могла прочесть в своих любимых таблоидах или увидеть потелевизору. Обычно самые «ужасные» его снимки – например, когда он стоит позадизакованного в наручники клиента, – она старательно вырезала и посылала емус небольшими приписками типа: «Вдруг ты это пропустил». А в самых безобразных,с ее точки зрения, случаях она высылала ему вырезки аж в трех экземплярах, поотдельности, сопровождая записками вроде: «Я, кажется, забыла тебе прислать вотэто».

– Пап, а ты как себя чувствуешь?

Это была следующая попытка завязать разговор, всякий раз стем же эффектом. Адам еще мальчиком был убежден, что отца подменилиинопланетяне, подослали вместо него какого-то робота, у которого имелсявнутренний дефект, мешавший ему говорить. Говорить он умел, но сначалатребовалось привести этого робота в действие, и тогда оказывалось, что у негосели аккумуляторные батареи. Стандартным ответом на вопрос о самочувствии было:«Очень хорошо», – при этом отец продолжал сидеть, уткнувшись в тарелку,никогда не смотрел на собеседника, а лишь старательно жевал. Собственно, полноеуклонение от разговора и погружение в себя были для отца способом выжить рядомс матерью, что он с успехом и делал вот уже пятьдесят семь лет. Нынешней зимойбрату Адама, Бену, исполнится пятьдесят пять, Шэрон только что стукнулопятьдесят, а Адам появился на свет по недосмотру, девятью годами позже, и, судяпо всему, не заслуживал ни внимания, ни общения – если только не совершалочередную глупость или что-либо непристойное.