зарабатывать, смогу все-таки или уговорить твою мать или еще раз попытать счастья в суде. И уехал в Москву, на совсем. Где-то мне повезло, где-то помогли знакомства, но я тут смог осесть, купить квартиру. Помнишь, я приехал, когда ты был в седьмом классе?

– Эту попытку меня похитить?

Отец поморщился от неприятных воспоминаний.

– Да, так они это и представили. Это было как раз во время второго суда. Я перед этим попытался уговорить Аллу пойти на мировую. Объяснял, что в Москве больше возможностей, репетиторы, больше шансов поступить в институт, который ты выберешь, предлагал ей переехать, если все же решится, предлагал разные варианты. Я хотел перестать быть безликой тенью в твоей жизни. Но она и слышать ничего не хотела. Она безумно любила свой родной город, говорила, что и в Челябинске хорошие университеты и слишком ненавидела меня. Я не учел, что и она не сидела без дела и когда я пришел со своими претензиями на сына, она прекрасно знала каждого человека в суде в лицо, каждый был ей или приятелем, или другом или, на худой конец, знакомым.

Отец сделал выразительную паузу. Он позволил неторопливой официантке расставить чашки с кофе и сделал первый глоток. А у Игоря перехватило дыхание. Колени ослабли, руки дрожали. Сейчас он слышал совсем другую историю, которая на сто восемьдесят градусов отличалась от той, что рассказывала ему мать на протяжении всей жизни. И эта история заполняла те белые пятна, что беспокоили и выдавали несовершенство версии матери и вранье. Когда молчание стало затягиваться, отец продолжил.

– В общем и второй суд я проиграл. По результатам этого суда наше с тобой общение полностью регулировалось твоей матерью. А она категорически запретила мне к тебе приближаться, хотя алименты и подарки я продолжал отправлять. Я так же продолжал писать письма, в надежде, что однажды ты хотя бы одно письмо найдешь раньше Аллы. Но, как видно, этого не произошло. Когда тебе исполнилось восемнадцать, я был в длительной командировке, в Швеции и не смог вырваться к тебе, а вот в девятнадцать, когда ты был на втором курсе, я сделал попытку. Думаю, ты помнишь. Тогда я понял, что потратил столько лет в пустую. И оставил попытки. Ты вырос чужим человеком, ненавидел меня и даже презирал совершенно беспричинно. Я устал биться о глухую стену. Больше десяти лет я не возвращался к мысли о том, чтобы начать общение. А потом, я узнал, что у меня родился внук. Алла позвонила мне сама, впервые за последние лет десять. Она долго рассказывала о том, что сумела тебя воспитать достойным человеком одна, что я бы сделал из тебя такую же тряпку, каким являюсь я сам. Я хотел поздравить тебя, искал в социальных сетях, пытался найти твою супругу, но все без толку. Наверное, вы имена использовали и фамилии не по паспорту, вот и не нашел. С тех пор я снова стал регулярно звонить твоей маме, но ты же её знаешь – кремень. Все мои попытки узнать твой номер телефона или адрес, где ты живешь, встречали лишь насмешки. Второй раз она мне позвонила, когда умерла твоя жена и родилась дочь. Впервые, наверное, с момента развода, а может даже и больше, она не издевалась, не язвила, не манипулировала. Она сказала, что как только ты немного придешь в себя, она сама даст тебе мой номер. И сдержала слово. Только вот пришел ли ты в себя?

Игорь не отвечал. За несколько минут вся картина его жизни перевернулась. Отец перестал быть безответственным тюфяком, а мама святой. И хоть верить на слово казалось безумием, Игорь вспоминал внезапные подарки от матери или ее ухажеров, без повода, за три дня до зарплаты. Вспомнил, что видел отца за забором детского сада незадолго до того, как он пошел в школу.

– Какие подарки ты передавал?

Наконец выдавил из себя Игорь, сначала тихо, настолько тихо, что отец не расслышал вопрос. Но потом он почти закричал, стуча кулаком по столу:

– Какие подарки! Почему сам не пришел вручить!

Отец явно был готов к такой реакции. Тридцать лет он добивался встречи и разговора, тридцать лет он так или иначе спотыкался на своем пути. И сейчас был последний порог, последняя препона перед его личным «и жил он долго и счастливо», поэтому он был готов к любым грозам.

– Как я говорил, суд оставил наши с тобой свидания полностью на усмотрение Аллы. А она не позволяла. И даже если мы опустим то, что я не смог бы переступить через решение суда, я не смог бы переступить через себя. Я уважал и уважаю твою маму, она действительно смогла вырастить тебя достойным мужчиной. И я просто не стал встречаться с тобой исподтишка, это было бы подло. И, возможно, тебе это было бы еще вреднее, чем так, как получилось.

– Тебя послушать, так ты святой, – проговорил Игорь хрипло, с плохо скрывая свою злобу, граничащую с ненавистью.

– Нет, не святой. И мы оба это прекрасно понимаем. Я бросил вас, хотя любил твою маму. Я искал общения с тобой, но изначально сам отказался от него. Больше десяти лет я старался забыть о том, что у меня есть сын. Я не святой, но я хочу исправить то, что еще можно исправить. Я бы очень хотел получить шанс стать хорошим дедом, раз упустил шанс стать хорошим отцом.

Игорь молчал. Он перебирал пальцами старую, застиранную салфетку и изо всех сил сдерживал слезы. Внутри него до сих пор жил маленький мальчик, маленький Игорёк, которого пацаны не брали к себе играть, потому что он «мамкин сынок». Не мог простить родителям их ошибки. Его собственная семья тоже разрушена и почему-то он сейчас винил в этом отца, который не нашел в себе силы остаться и любить мать со всеми её придирками.

– Когда я был в восьмом классе, – начал Игорь медленно, разглядывая синюю чашку с капучино, – мамин ухажер подарил мне игрушку. Я ему не очень нравился, и игрушка была с одной стороны очень дорогой, а с другой стороны не по возрасту.

– Синий робот, – отец безошибочно назвал именно ту игрушку, о которой говорил Игорь. – Я тогда привез его из командировки в Японию. Долго сомневался брать или не брать, но такой он классный был, что я бы и сам в него играл. Решил – была не была, возьму. Так Алла сказала, что это не от меня робот?

– Да… не сказать, что мама постоянно