Транспортная бутыль забурлила и выплеснула реактивнуюструю. Таню обдало брызгами шампанского, заставившими ее по сложному законуассоциаций вспомнить об ананасах. Стремена звякнули. Седло сорвало с места.Вопящая от ужаса Пипа стрелой прочертила небо, оставляя широкий пенный след.

– Хорошо пошла, а? Я даже не ожидал!Просто ракета «земля – воздух»! – прокомментировал Баб-Ягун.

– И это всего лишь на пилотусе ! А еслибы мы сказали Торопыгус угорелус ? – изумленно произнесла Таня.

– Опс! Поправочка! Ракетаземля-воздух-земля! Надеюсь, ты хотя бы подстраховала ее ойойойсом ? –соболезнующе сказал Ягун, проследив глазами финальную траекторию.

Таня кинулась к Пипе. Та, целая и невредимая,сидела на песке и хмуро разглядывала лужу шампанского, растекавшуюся вокругседла.

– Не стоило тебе опускать руку с перстнем.Надо было указывать седлу направление. Я же говорила: или лететь, илицепляться! – сказала Таня.

Пипа кивнула и на четвереньках поползла кседлу.

– Я его ненавижу! Я его покусаю! И ввоздух больше ни ногой, ни крылом! – прорычала она.

В поле ее зрения внезапно оказалисьмладенческие ноги и золотистые крылышки. Розовые пятки упорно волокли по пескунеудобную почтальонскую сумку. Казалось, еще горошина – и сумка просто треснетпо швам. Такие посылки умел отправлять только один человек во всем мире – тетяНинель.

– Купидон от мамули! Долетел! –завопила Пипа, тиская и целуя отбрыкивающегося младенца, который под конецухитрился-таки попасть пяткой ей по носу.

– Грааль Гардарика не пострадала отрозового тумана. В Тибидохс снаружи попасть можно. Теперь я не сомневаюсь, чтоматч состоится, – сказал Тане Баб-Ягун.

– Я никогда в этом не сомневалась… –заметила Таня.

– Но почему?

– Сама не знаю. Просто знала, и все.Может, интуиция? Я потому и тренируюсь, что боюсь, что невидимки пройдутся понам как по половичку и вытрут о нас ноги.

– И ты…

– Я собираюсь разбиться вместе сконтрабасом, но не допустить этого. Я поймаю все пять мячей и залечу вместе сними в глотку английскому дракону, – заявила Таня.

Она ладонью вытерла с контрабаса несколькокапель начинающегося дождя и убрала контрабас в футляр.

– Пять мячей сразу? Неплохо. Такой случайбыл только однажды – с Торином Одноглазым, когда он играл против гандхарв вфинальном матче 1041 года, – философски заметил Ягун.

– И что же?

Внук Ягге свел ладони и резко развел их.

– Пять магий сплюсовались, и рванулознатно. Шнурки Торина до сих пор хранятся в мировом музее драконбола. Там жехранится хвост того бедного дракона.

Таня кивнула.

– Жалко, Торина не было в сборнойвечности. Я бы хотела встретиться с ним на поле. Поймать и удержать все мячи,обвести защитников и без колебаний залететь в драконью пасть на верную смерть!Умереть ради того, ради чего живешь. В этом есть величие, – сказала она.

Ягун задумчиво взглянул на нее.

– Странный ты человек, Танька… Меня радует,что ты играешь за Тибидохс. Возможно, с тобой у нас даже без Соловья есть шанс.

Ангар Гоярына окутался белым дымом с запахомсеры. И сразу долгий и грустный рев разнесся по полю. Когда дым развеялся, Танепоказалось, что тяжелые двери ангара приоткрыты. Ровно настолько, чтобы внутрьмог войти человек.

– К Гоярыну кто-то зашел! Ягун,пошли! – крикнула она и кинулась к ангару.

– Погоди, я сейчас прилечу!.. Ну простозакон подлости, мамочка моя бабуся!

Ягун, не любивший бесплатной физкультуры, сталзаводить пылесос. Пипа, морща лоб, читала письмо от своей мамули. Рядом наскамье подпрыгивал купидончик и, болтая ногами, нетерпеливо попискивал.

* * *

В ангаре царил полумрак. Таня различила дванечетких силуэта. Один, огромный как гора, и другой человеческий. Танядогадалась, что первый силуэт – голова и шея Гоярына, которую он опустил налапы и вытянул вперед. Того, кто стоял рядом с драконом, она пока не узнавала.

– Эй, кто здесь? – окликнула она.

Гоярын поднял веки и вздохнул, окутавшисьдымом. Его глаза тлели в темноте как две головни. Таня закашлялась.

– Кто тут? – крикнула она, на всякийслучай вскидывая кольцо. Она знала, что Гоярын не подпустит к себепостороннего, но все равно было странно. – Кто тут, я спросила?

– Я, – неохотно ответил голос.

Таня ощутила и радость, и тревогу.

– Ванька, ты?

– Да.

Таня осторожно приблизилась. Ее глазапостепенно привыкали к темноте. Да, это был Ванька, на корточках сидевший рядомс мордой притихшего Гоярына. Недавнее бешенство, с которым дракон сокрушалхвостом ангар, сменилось апатией. Ванька гладил дракона по чешуйчатому носу,около вздрагивающих ноздрей. Гоярыну это нравилось, и он наполовину закрылглаза. Теперь его веки были как притворенные дверцы печки, за которыми полыхалопламя.

– Тогда ты летала не одна. СБейбарсовым, – вдруг произнес Ванька.

– Он тебе сказал?

– Нет, Зализина. Лизке еще кто-то. Вобщем, не так уж это и важно.

– Допустим. Ты ревнуешь?

Ванька медленно покачал головой.

– Нет. В сущности, в том, что ты несказала мне тогда правду, нет ничего дурного. Вероятно, ты растерялась. Мнепросто тебя жалко. Ты, Танька, из разряда самомучительниц!

– Что?

– Ты только взгляни на себя. Ты всехмужчин будешь презирать и исключение сделаешь лишь для того, кто тебя будетмучить. Тогда ты будешь страдать, терзаться, кусать губы. Чувство, которое тыпри этом испытаешь, это и есть твоя любовь. Любовь без надрыва и мучений тебенеизвестна.

Таня слушала, точно проваливалась во тьму.Голос Ваньки, тлеющие глаза Гоярына. Когда же наконец этот лоботряс Ягунзаведет пылесос?

– Ну и что? А ты не хочешь учиться вмагспирантуре, – сказала она, хватаясь за этот аргумент с отчаянием, скоторым висельник пытается ухватиться за пролетающую муху.

Ванька зажал ладонью одну из ноздрей дракона.У Гоярына раздраженно дрогнуло веко.