Варлаам откинулся на ступеньки, оперся о нихлоктями и зажмурился. Он представлялся себе вот таким же хрущом, которогосудьба гоняет туда-сюда, подталкивая соломинкой и не давая передышки. Эх, кабыиметь крылья… Взвился бы в небеса да и плюнул бы с высоты на все на свете: и назамок воеводы Мнишка, где Варлааму отведена особая камора (миновали те времена,когда они с Гришкой – то есть, тьфу, с царевичем Димитрием! – ютились втесных людских: теперь живут прямо как паны), и на город Самбор, и на всеПольское королевство, осточертевшее Варлааму хуже горькой редьки, и на самогоГришку – то есть, тьфу, царевича…

Вот же плут оказался, а? Варлаам провел с нимбольше года в одном монастыре, потом несколько месяцев в пути, но даже и неподозревал, что имеет дело с этаким пройдохою. Нет, конечно, Гришка всегда былсебе на уме, но чтоб до такой степени суметь заморочить головы добрым людям…

И каким людям! Не просто так – стайке неученыхслуг или легковерных гайдуков. Нет, самые что ни на есть богатейшие паны совсех сторон стекаются теперь в Самбор и разинув рот слушают Гришкины байки. А сним-то что приключилось! Какой стал велеречивый – и откуда только словес такихнабрался, многих из них Варлаам отродясь не знал, не ведал, даже не подозревал,что этакие закрученные словеса бывают!

Он не раз слушал речи бывшего сотоварища – итолько и мог, что головой качал. Право, сам Цицерон не мог быть болеекрасноречивым!

– Царь Борис, посягая завладетьМосковским царством, когда умрет его зять, царь Федор, тайно приказал убитьменя. Но меня спасли верные люди. Имена их сейчас названы быть не могут, ибо,дойди они до Годунова, тот жестоко расправится с моими спасителями. Однако, нацарство отеческое взойдя, я всех спасителей и помощников своих вознагражу.Предчувствуя, что у Бориса созреет злодейский замысел, они подменили менядругим ребенком, который и был убит подосланными татями. И всемогущий Бог своимдивным попечением сохранил мою жизнь доселе. Меня увезли в боярскую семью, гдея и воспитывался до поры до времени, а потом, чтобы лучше охранить от Годунова,меня отправили в один монастырь, потом в другой, а когда пришел я в возраст,тяжко стало мне в Московской земле, и я ушел в Польшу и теперь принял твердоенамерение: возвратить с вашей помощью отеческое достояние. Хочу я сего не изчестолюбия, а чтобы не торжествовало злодеяние. Многие бояре московские такжежелают этого, многие знают, что я жив, ожидают меня, ненавидят Бориса и готовыпризнать меня московским государем!

Звучало это красно и правдоподобно, вот полякии верили каждому слову. И даже те, кто не шибко верил, выражали готовностьпопытать счастья и возвести-таки претендента на московский престол. Что иговорить, в этом крае, несмотря на близость к Московии, мало знали, что тамвоистину творилось, – больше жили слухами.

Братьям Вишневецким и воеводе Мнишку удалосьсобрать в Самборе великое множество шляхтичей, привыкших проводить большуючасть жизни на коне и в поле; им не привыкать было воевать, а если речь шла овойне с ненавистными москалями – за это многие и сами готовы были приплатить,несмотря на врожденную скупость и наследственную нищету. Однако же тут выгоралаи большая прибыль, а ляхи, известно, как жиды – всегда и везде прежде всегосчитают будущую прибыль. Сам Сигизмунд, ревностный католик, готов, кажется, былпожертвовать Польшей, чтобы ввести в лоно католической церкви Российскоегосударство, а сие было клятвенно обещано названным Димитрием.

О да, он обещал многое. Служба каждогошляхтича, каждого наемника должна быть щедро вознаграждена, а уж какие выгодыполучали его ближайшие сподвижники, Мнишки, Вишневецкие и сам польскийкороль, – от таких посулов Иван Грозный небось в гробу переворачивался,когда слышал, сколь просто готов «сыночек» расточить отцово достояние.

Братья Вишневецкие просто захлебывались отвосторга, что именно они открыли для Речи Посполитой это сокровище – русскогоцаревича. Хозяин Самбора, воевода сендомирский пан Мнишек держался болеесдержанно, однако и он поддерживал претендента: ведь выходило, что тогоподвигла к завоеванию престола страстная, всепоглощающая любовь к панне Марианне!С ума сойти – дочь сендомирского воеводы, простая шляхтянка, – замужем зарусским царем. Перед этим великолепием меркла даже блестящая партия, сделаннаяУрсулой… И конечно, упустить такого зятя пан Мнишек никак не хотел. Поближепознакомившись с Димитрием, снова и снова послушав его сбивчивые, неуверенныерассказы о своем спасении (Димитрий мог повторить лишь то, что ему говориливоспитавшие его люди, а никаких подробностей он не знал!), пан воевода началопасаться, что у многих сенаторов (а без решения сейма нечего и думать посылатьвойско в Московию) царевич вызовет недоверие. Сам же Мнишек рассуждал так: «Дакакая разница, в самом ли деле он сын Грозного? Главное, чтобы в это можно былоповерить!»

Но вот однажды в Сендомире появилсяПетровский…

Приехал он в качестве слуги какого-тошляхтича, хотя называл себя московским человеком. Что ж, очень может быть, чтои так: Варлаам поговорил с ним о том о сем и убедился, что сей Петровский и всамом деле бывал-живал в Москве, знал русскую столицу куда лучше, чемпожизненно запертый по монастырям Варлаам. А еще выяснилось, что Петровский всвое время бывал также в Угличе и видел там маленького царевича – как разнезадолго до трагедии… Только что об этом прошел слух, как шляхтичи обратилиськ сендомирскому воеводе и начали его просить: а покажите-ка этому Петровскомувашего гостя, пусть на него посмотрит. Признает ли?

Варлаам, как об том прослышал, сразу бросилсяк Гришке – тьфу ты, Димитрию, Димитрию! – и по старой дружбе рассказал,какой опасности тот подвергается. Однако тот и бровью не повел.

– В чем же здесь опасность? – толькои спросил. – Если он видел Димитрия, стало быть, он видел меня! Я готоввстретиться с этим человеком!

И встреча состоялась.

Петровский сперва поглядел на Димитриянедоверчиво и принялся качать головой: мол, много лет прошло, вроде и похожцаревич на себя прежнего, и не похож. Паны, в том числе Мнишек, подняли его насмех, однако тут Петровский промолвил:

– Коли сей господин воистину царевичДимитрий, то у него должна быть родинка на щеке, одна рука чуть короче другой,а у корня правой руки на теле красное родимое пятно. Мне приходилось слышать вУгличе о таких приметах, и если они есть на теле сего человека, значит, он ивпрямь Димитрий.

Среди собравшихся пронесся шепоток: то, что нащеке названного царевича есть малая родинка, было видно всем. А верны ли другиеприметы?

Попросили трех или четырех почтенных пановвыйти с царевичем в другую комнату и там обследовать его тело. Вскоре судьивернулись с изумленными, просветленными лицами и вот что сообщили собравшимся:одна рука этого человека и впрямь короче другой, а у правой подмышки обнаруженокрасное родимое пятно.