Незнакомый болезненный спазм перехватил грудь Ройса, рукаего, потянувшись к ее щеке, задрожала, но Дженни отстранилась и, хотя ееогромные синие глаза переполняли непролитые слезы, не дрогнула и нерасплакалась. Теперь наконец-то он понял, почему эта милая молоденькая девушкани разу не плакала с момента своего пленения. Гордость и храбрость никогда непозволяли Дженнифер Меррик потерять самообладание и заплакать. По сравнению стем, что ей уже довелось пережить, звонкая трепка, которую он ей задал,совершеннейший пустяк.

Не зная, что делать, Ройс пошел в спальню, налил в кружкувина из графина и принес ей.

— Выпейте, — решительно предложил он.

И с облегчением увидел, что она уже справилась с тоской ипечалью и на губах ее при звуках его непреднамеренно отрывистых слов заигралаочаровательная улыбка.

— Похоже, милорд, — отвечала она, — вы вечно намерены соватьмне в руки спиртное.

— Только преследуя неблаговидные цели, — пошутил он, и онафыркнула.

Сделав глоток, Дженни отставила кружку в сторону, скрестиларуки на низеньком парапете и снова уставилась вдаль, словно что-то манило еетуда. Ройс пытливо глядел на нее, не в силах выбросить из головы ее откровения,чувствуя необходимость сказать что-нибудь ободряющее;

— В любом случае я сомневаюсь, чтоб вам понравилось нестиответственность за свой клан.

Она покачала головой и тихо молвила:

— Понравилось бы в любом случае. Я вижу, что очень многоенадо бы делать иначе. Есть вещи, которые женщины замечают, а мужчины нет. И я омногом узнала от матери аббатисы. Есть новые ткацкие станки, и ваши,английские, гораздо лучше наших; есть новые способы выращивать хлеб… сотнидругих вещей, которые можно делать по-другому и с большим успехом.

Не в состоянии обсуждать сравнительные преимущества однихткацких станков и способов выращивания хлеба перед другими, Ройс на пробупривел другой аргумент:

— Не можете же вы положить всю свою жизнь на то, чтобоправдываться перед кланом.

— Могу, — тихо, но с яростной силой сказала она. — Я сделаювсе, чтобы они снова считали меня своей. Это мои родичи. Их кровь течет в моихжилах, а моя — в их.

— Лучше бы вам позабыть обо всем этом, — уговаривал Ройс. —Я думаю, вы взялись за задачу, которую невозможно решить.

— Между прочим, в последнее время решение было не стольневозможным, как вы думаете, — возразила она, и прекрасное, повернутое впрофиль лицо обрело торжественное выражение. — Уильям когда-нибудь станетграфом, а он милый и замечательный мальчик… да нет, мужчина, ему уже двадцать.Он не такой сильный, каким был Александр, и не такой, каков Малькольм, но учени отличается мудростью и верностью. Он хорошо понимает мое положение в клане и,став лордом, постарался бы все уладить. Но нынешней ночью это действительностало невозможным.

— При чем тут нынешняя ночь? Дженни подняла на него глаза, ион вспомнил глаза раненой лани, хотя голос ее звучал спокойно и ровно:

— Нынешней ночью я стала незаконной супругою злейшего врагамоего семейства… любовницей врага моего народа. Прежде родичи презирали меня зато, чего я не делала. Теперь у них появился хороший повод презирать меня за то,что я сделала, равно как и мне самой есть за что себя презирать. На сей раз ясовершила непоправимое. Даже Господь не сможет меня простить…

Справедливое обвинение в прелюбодеянии ранило Ройса сильней,чем он пожелал бы признаться, но чувство вины облегчалось сознанием, что жизнь,которой она лишилась, вряд ли стоит считать настоящей жизнью. Протянув руки, онкрепко взял ее за плечи, повернул к себе лицом, заставив смотреть в глаза. Идаже когда заговорил, преисполненный сочувствия и заботы, чресла егонапряглись, мгновенно отозвавшись на ее близость.

— Дженнифер, — проговорил он с мягкой решимостью, — не знаю,как обстоят дела между вами и вашими родичами, но мы с вами были близки, итеперь этого ничто не изменит.

— А если бы вы могли изменить, — возмущенно сказала она, — изменилибы?

Ройс опустил взгляд на невероятно желанную юную женщину,которая в этот самый момент огнем жгла его тело, и спокойно и честно ответил:

— Нет.

— Ну и не трудитесь прикидываться огорченным, — отрезалаона.

Губы его дрогнули в безрадостной улыбке, рука скользнула поее щеке к затылку.

— Я вам кажусь огорченным? Нет, я не огорчен. Я сожалею опережитом вами унижении, но не жалею о том, что овладел вами час назад, и непожалею о том, что вновь овладею вами через несколько минут, и намеренсовершить это.

Она смерила его надменным взглядом при сем заявлении, ноРойс наклонился к ней и проговорил то, что собирался сказать:

— Я не верю ни в вашего Бога, ни в какого другого, новерующие в Него говорили мне, будто ваш Бог, по общему мнению, справедлив.Ежели это правда, — продолжал он размеренным и философским тоном, — Он,несомненно, сочтет вас невиновной в случившемся. В конце концов вы всего лишьсогласились на предложенную мною сделку, опасаясь за жизнь сестры. Тут не вашавина, а моя. И то, что произошло между нами в постели, тоже свершилось противвашей воли. Ведь так?

Задав вопрос, Ройс сразу же пожалел об этом, и пожалел стакой силой, что даже смутился. И мгновенно понял: его раздирают противоречивыежелания получить от нее заверение в том, что она действительно не опорочена вглазах Бога, и не услышать опровержение того, что она испытывала в постелиодинаковые с ним чувства и желала его почти так же сильно, как желал ее он. Но,словно внезапно почувствовав необходимость в подтверждении ее искренности исвоих инстинктивных догадок, настаивал:

— Ведь так? Бог посчитает вас невиновной в случившемся,потому что вы покорились мне против своей воли?

— Нет! — вырвалось у нее со стыдом и отчаянием и тысячей прочихпереживаний, которые Ройс не смог бы назвать.

— Нет? — переспросил он с головокружительным облегчением. —В чем же я не прав? — тихо, но требовательно допрашивал он. — Скажите мне, вчем я не прав?

Не требовательный тон заставлял ее отвечать, нет, напротив —внезапные воспоминания о том, как он занимался с нею любовью, воспоминания онебывалой нежности, о сдержанности, о мучительных сожалениях за причиненнуюболь, о нашептанных словах восторга, о тяжелом дыхании в попытках смиритьстрасть. И еще воспоминания о собственном неудержимом желании слиться с ним иодарить теми же неслыханными наслаждениями, которые он ей приносил. Она открылабыло рот, чтобы уничтожить его точно так же, как он развеял ее надежды насчастье, но совесть не позволила вылететь уничтожающим словам. Она гордилась, ане стыдилась того, что произошло между ними, не могла заставить себя солгать ивместо того вымолвила сдавленным шепотом: