Она задумалась, даже картошку с мясом перекладывала в тарелку чисто автоматически, на лбу проступили крохотные морщинки, знак, с какими титаническими усилиями мыслит о чём-то ещё, кроме картошки с мясом и фоток в соцсетях.

Все мы мыслим с удовольствием только о еде, сексе и захвате кормовых участков. Обо всём остальном заметным усилием воли. И обязательным обещанием отложенных удовольствий.

Похоже, человек в самом деле мыслит не только мозгом, а всем телом, то есть нервной сетью, разбросанной от ушей до пяток. Иначе да, многое из нашей дури не объяснить, аршином общим не измерить…

Уже и козе понятно, что в наше время, когда всё больше стран обзаводятся ядерным оружием и биолаборатории растут как грибы, необходимо единое мировое правительство.

Но как к нему прийти без всеобщей и страшной войны?

Отец рассказывал, в его детстве и юности было чёткое деление на сознательных и несознательных. Сознательные интересы общества ставили на первое место, несознательные – свои личные, хотя и прятали, маскировались. И самым позорным был вопрос: «Ты что, несознательный?»

По идее, сознательных должно было становиться всё больше, и тогда коммунизм был бы построен. И было бы всем щасте. Хотя вообще-то при всеобщей сознательности любой строй был бы хорош, даже феодализм.

Без войны к единому правительству можно бы прийти, стань люди сознательными. Но человек всё ещё павиан и становится всё павианистее из-за обилия свобод, что пришли на смену «хорошему воспитанию».

Так что да, только война. Увы… Большая дубинка надёжнее сознательности. Когда выживет только один и распространит свою власть на всю планету, тогда и придёт время единому правительству.

Какое бы оно ни было, всё равно лучше полного уничтожения человечества, а оно будет, если не будем заранее знать, кто что задумал.

Наш вариант, если подумать, всё же лучше, чем мировая война. Хотя нейролинк тоже тряхнёт мир, мировую экономику и всё-всё ещё так, что мама не горюй, но, надеюсь, не так страшно, как ядерный апокалипсис.

Да, надеюсь. Верю. Хотя учёные футурологичат, а не верят, но тут приходится верить, без такой веры человеку не выжить.

Фауст сегодня заметил как бы вскользь:

– Этот специалист по этике что-то зачастил к нам. Снова был замечен в машинном зале среди настройщиков хладагента. Это что-то вроде комиссара в Красной Армии?

– Тех посылал Кремль, – ответил за меня Влатис, – а эти возникли под давлением простого и слишком простого народа, что с каждым годом всё проще и проще.

– Но с другой стороны, – обронил я, – этим простым зачем-то дают всё больше власти. Зачем?.. Большой Адам подготавливает неизбежное внедрение нейролинка?.. Анархия – мать свободы?

Фауст сказал трезвым голосом:

– Возвращаясь к этому специалисту… Сейчас толпа и есть Кремль. Это называется демократией, хотя демократией и не пахнет, а либерализм – это не демократия… Пока нет параграфа о допуске именно этого Константинопольского, можно и перекрыть ему вход.

– С одной стороны, – заметил Влатис, – проще ссылаться на отсутствие такого в законах, с другой…

Подошёл Уткин, прислушался, проворчал:

– Сейчас к этим простейшим так прислушиваются, что даже не знаю! В гробу я видел этот странный выверт, почему-то называемый демократией. Не хочу, чтобы толпа указывала мне, как секвенировать геном и отделять нуклеоиды от, скажем, бозонов! А толпа указывать любит, особенно в вещах, которых не понимает.

– То есть, – сказал Фауст трезвым голосом, – вопрос в том, кто будет контролировать этот нейролинк?.. Сейчас контроля нет, и мы даже не знаем, как внедрить. Даём всем предельную свободу!.. И даже волю. А перед такой свободой русский бунт, бессмысленный и беспощадный, что-то вроде детской забавки.

Я прислушался, даже у нас нет единой точки зрения, а делаем только потому, что если другие сделают, то может получиться хуже для всех.

Однако, если нейролинк в спешном порядке распространить по всему миру, можно обойтись и без всеобщей разрушительной войны.

– Мне кажется, – с усилием ответил я под требовательно устремлёнными на меня взглядами, – в первую очередь нужно быть порядочным человеком. Зато никто не будет завидовать.

Бер буркнул:

– Да уж, порядочность в наше время только в минус. В эволюции человека она не предусмотрена. Сейчас точно мешает выживанию!

Ежевика сегодня ночевала у родителей, что-то отец приболел, да и вообще она, как и я, старается придерживаться современных отношений, когда о замужестве и брачных узах даже не упоминают.

В институте видимся чаще, уходим вместе, чтобы продолжить работу у меня дома, вязка бывает между делом, не всегда даже вспоминаем, что сегодня койтус уже был, память не все мелочи удерживает, работа куда интереснее.

Сегодня в конце рабочего дня она зашла в мой кабинет, тихая, как нашкодившая мышь, сказала испуганным шёпотом:

– Константинопольский… напросился пообедать с нами!

Я отшатнулся так, что упёрся в спинку кресла.

– Что-что?

– Да не дома, – поспешно пояснила она, – а в нашей кафешке в обеденный перерыв!

Я постарался ответить как можно равнодушнее, хотя в душе что-то ёкнуло, словно нога на бегу попала в яму:

– Там места много, пусть обедает. Или ты что-то другое имела в виду?

– С нами, – повторила она и добавила несколько стеснённо: – Это за нашим столиком!..

– Какого хрена, – ответил я. – Половина столиков свободна, мог бы… Что ответила?

Она окрысилась.

– Что я могла?.. Не доктор наук, я человек вежливый!.. Сказала да, конечно… А что я могла?..

– Даже в случке можешь отказать, – сказал я обвиняюще, – а уж в совместном обеде…

– В случке отказывать не принято, – пояснила она, – обвинят в нетолерантности и ксенофобии, а так вообще-то сама не знаю. Он же этик, умеет подбирать слова и так их выстроить…

Я тяжело вздохнул.

– Ну хоть не сказала, что весьма рады!

Она слегка опустила взгляд.

– Надеюсь, не сказала, хотя… точно уже не помню. Но это не важно, правда?

– Не убивать же, – буркнул я, – хотя и стоило бы, чтобы помочь сокращению избыточного населения. Хорошо, посмотрим. Только не болтай лишнего.

– Я как рыба!

– Рыбы очень болтливые, – сообщил я. – Мало ли какую дезу нам про них внедрили… Что, уже?

Она оглянулась на прозрачную стену в коридор, где появились сотрудники, кто потягивается, разминая застывшие от долгого сидения за дисплеем суставы, кто поправляет манжеты, но всё неспешно, как гуси на водопой, двигаются в сторону выхода.

– Уже, – согласилась она виновато, будто обеденный перерыв придумали по её вине. – Пойдём?