– Будут вовлечены массы?.. Но грузчиков в мире больше, чем профессуры!

Ежевика, чуточку пригнувшись над краем стола, словно боится услышать «брысь!», переводит быстро взгляд с меня на Константинопольского и обратно.

Я ответил мерным голосом:

– У грузчиков мозги просто не заточены под интеллектуальную работу. Любого грузчика можно образовать, если сделать это быстро и без потерь, что как раз возможно при нейролинке. А с первого же дня подключения можно использовать, как говорили в старину, для распределённых вычислений!.. И как хранилище ценной информации, раз уж все будут соединены в общую цепь.

Он покачал головой.

– Я имею в виду, не подавят общей массой слабенькую прослойку умников? Не растворят ли?

Ежевика слушает жадно, как молодая мышь двух старых и бывалых, я сказал с уверенностью, хотя сам её не чувствовал:

– Расчёты показывают, что все те, кого называем общим термином «грузчики», при подключении к общей нейросети получат и все знания высоколобых. Конечно, знания – ещё не умение их применять, но это уже мощный подъём общего уровня!.. И грузчик, мозг которого сопряжён с общим мозгом коллектива, уже не такой дурак, каким был до.

Он двинул плечами, бросил взгляд на Ежевику и снова перевёл на меня.

– Как-то не очень доверяю знаниям, полученным вот так быстро… и без усилий. А вы?

Я ответил неохотно:

– Тоже, но… так будет. Прогресс не остановить. Нейролинку быть!.. Хотим мы этого или нет. И как бы сейчас ни тормозили разработку и внедрение.

Он бросил на меня вопрошающий взгляд.

– Простите?

Я поморщился.

– Не секрет, что, несмотря на официальный запрет, в мире бурно растёт число компаний по биохакингу. Не говорите, что не знали! Я уже молчу о частных, военных и засекреченных. Там вообще огромные деньги и самые крупные злодеи. Мы что, мы в сравнении с ними микробы.

Ежевика слабо пикнула:

– Ряд молодых и амбициозных учёных США перебрались в Латинскую Америку! Там никаких запретов. И биохакинг разрешён! Даже любые опыты с генетикой.

Он перевёл взгляд с неё на меня.

– Вас это не пугает?

– Ещё как, – отрезал я. – Единственное, что можно сделать, – опередить! А у нас что? Запреты множатся, сверху палки в колёса, комиссии с туманными полномочиями…

Он улыбнулся, стараясь смягчить резкость моего тона.

– Может, неандертальцы потому и вымерли, что лучше нас понимали друг друга?.. Вроде бы хорошо и здорово, сплачивает против общего врага, лучше взаимодействие… однако как насчёт внутри племени?.. Никто не забыт, ничто не забыто!

Он прав, мелькнула мысль, гибель даже могучих государств начинается с внутренних бурлений говн. С другой стороны, что мы можем? Прогресс не остановить, он уже сам по себе, а мы только исполнители.

– Сейчас, – ответил я, – многое зависит от того, кто введёт нейролинк в строй первым. Лучше первыми будем мы, чем Кампучия! Но, похоже, у диктаторских режимов преимущество в этом виде бега.

– Лучше всего, – произнёс он мягко, – чтобы первыми ввела всё-таки Америка… Я говорю не о Латинской.

– Согласен, – сказал я, – только где теперь та Америка?

Ежевика прощебетала живо:

– А как вы остановите биохакинг по всему миру?.. Глобализм рухнул, мир в осколках, все заперлись в своих границах так, что чужая муха не залетит!

Он вздохнул:

– Глобализм не рухнул, а чуточку затормозил. Или отступил на шажок. Но его победа неизбежна. Человечество будет под единым правительством.

– Это не будет концлагерь?

Он не успел ответить, сказал я:

– Нейролинк не позволит. Когда сознания объединятся, кто кого потащит в кутузку?.. Всё будет решаться без драки. Даже до драки.

Он сказал кисло:

– Согласен. Так в чём у нас противоречия?

Я вздохнул.

– У глобализма уже есть рычаги. Всякие санкции, рестрикции, ограничения, отсечение от займов… Притормозите исследования в неблагополучных странах! Хотя и это поможет вряд ли… Даже в благополучных можно оборудовать лабораторию по биохакингу вне надзора властей.

Он аккуратно и красиво промокнул губы уголком салфетки, сложил её и положил рядом на столешнице.

Лицо оставалось серьёзным и полным величия, когда произнёс многозначительным голосом:

– В тех странах работают местные этики. Должен сказать, там у них это мощное движение. Нам на зависть.

– Организации, – уточнил я, – а не движения. Хорошо финансируемые из непонятных источников, но нейролинк это выявит сразу со всеми подробностями.

Возможно, в моём голосе прозвучала чуточку угрожающая нотка, он посмотрел на внимательно слушающую Ежевику, сказал светским тоном:

– Благодарю за насыщенную беседу. Было очень приятно… и полезно. Прошу прощения, вынужден откланяться. Дела, дела…

Мы смотрели, как он поднялся, статный и фигуристый, взял шляпу, поклонился и пошёл к выходу. На него поглядывали из-за столов, мужчины, потому что вообще что-то двигается, рефлекс охотника, женщины с интересом, оценивая как фигуру, так и тщательно подобранный костюм, туфли и неизменную шляпу, а также манеру красиво и величественно держаться, так выглядят в их представлении доминанты и вообще всякие из класса альфа.

– Он не дурак, – сказала Ежевика, она смотрела ему в спину, пока Константинопольский не исчез за дверью. – И очень хорошо держится.

– Да, – согласился я, – искусство хорошо держаться уже утрачено. И не дурак, к сожалению… С дураками на той стороне было бы проще. Хотя по большому счёту всё-таки дурак.

Через два дня в здание института пытались проникнуть какие-то правозащитники, размахивали бумагами с большими печатями, говорили о полномочиях, данных им обществом.

Уткин давно обзавёлся очками со сканером высокой точности, сразу отправил изображение в базу данных, просмотрел ответ, заулыбался.

– Ребятки, – сказал он отеческим голосом, хотя правозащитники как на подбор ему годятся в родители, – у вас в самом деле прекрасная и гуманная организация! Пусть и создана три дня тому. Но эти бумаги вы красиво и важно выдали сами себе. Хотя да, цели у вас благородные. Как у якобинцев.

Фраерман, у которого терпения меньше, бросил из-за его плеча:

– Разворачивайтесь и топайте взад. Иначе вызовем полицию, а наши юристы впаяют вам иск за препятствия в коммерческой деятельности!

Когда те ушли с жалобными стонами и туманными угрозами, Уткин сказал со вздохом:

– Вот такие у нас противоречия между чувством и долгом. Мне они симпатичны!.. Как честные и добрые дураки, что всем желают добра. Просто ненавидят и боятся прогресса, как большинство гуманитариев, во всём видят подвох со стороны властей, что всё больше ущемляет свободы.