Рита оделась и принесла ему завтрак. Он уже тоже был одет. Позавтракал, сказал, что ему надо заняться кое-какими делами и что он скоро вернется.

– В «Розе» живет некий Марлов с женой. Мне надо поговорить с ним о делах, – объяснил он.

Голый до пояса Марлов брился перед зеркалом. Эвелина вертелась по комнате в одной комбинации. Она не носила бюстгальтеров, и от каждого движения ее большие груди тяжело колыхались.

– Отдай мои деньги, я уезжаю, – сказал Эвен.

– Значит, ты проиграл, – обрадовался Марлов.

Эвен вытащил из бумажника пачку банкнот.

– Я мог бы здесь жить столько, сколько захочу. Я мог бы остановиться у этой девушки или там, куда бы она меня поместила. Но я уже не хочу.

– Мы договорились о неделе, – напомнил Марлов.

– Да. Но ты ведь знаешь, что я выиграл наш спор. Мне не надо торчать здесь целую неделю только из-за того, что таков был уговор.

– А откуда я могу знать, действительно ли ты отдал мне перед этим все свои деньги? – упрямствовал Марлов. – Приведи сюда эту девушку, и пусть она скажет, зачем взяла тебя к себе и на что дала деньги.

– Это невозможно, – сказал твердо Эвен. – Я свинья, но не подлец. Убивать я не умею, Марлов. Я ей сказал, что сегодня уезжаю, так оно и будет.

– Делай как хочешь, – фыркнул Марлов, сунув голову под кран, – но я считаю, что ты не выполнил условий нашего спора. Твои деньги в левом кармане моего пиджака.

Пиджак со стула сняла Эвелина.

– Минуточку, господин Эвен, – сказала она. – Меня тоже интересует этот вопрос. О каком споре вы говорите?

Эвелина вынула из кармана деньги Эвена.

– Куча денег, – пересчитала она, положив их на стол. – В чем заключалось ваше пари?

Эвен молча спрятал деньги в карман.

Марлов закрыл кран и теперь вытирался махровым полотенцем.

– Это было глупое пари, Эвелина. Я сказал Эвену, что девушек интересуют только деньги. Он отдал мне все, что у него было в бумажнике, оставив только немного на первый вечер в ресторане. И должен был здесь прожить неделю. Но условия не выполнил.

Эвен молчал, стоя у стола, словно чего-то ждал.

– Что бы случилось, если бы он проиграл? – спросила Эвелина.

– Его деньги остались бы у меня, – засмеялся Марлов.

– А если бы он выиграл? – Эвелина смотрела на них, как хищная птица на свои жертвы.

Марлов бросил на кресло мокрое полотенце и полез в чемодан за рубашкой.

– Это были просто глупые мужские шутки, Эвелина.

– Но что бы случилось, если бы он выиграл? – зло повторила Эвелина. – Не делайте из меня идиотки. Я успела убедиться, что вы способны на любую подлость.

Марлов на всякий случай предпочел оказаться на противоположной стороне стола.

– Не устраивай скандалов, Эвелина, – попросил он. – Признаюсь, что это была очень глупая шутка. Впрочем, Мартин проиграл, и не о чем говорить.

Эвен сказал:

– Все в порядке, Марлов. Развлекайся дальше. До свиданья, – и он направился к двери.

Эвелина бросилась вперед и заградила ему путь.

– Минуточку, господин Эвен, – она кипела от бешенства. – Вы не можете просто так уйти. Ведь и он, и вы, и я знаем, что вы выиграли, господин Эвен, и поэтому вы не можете просто взять и уйти. Вы не представляете себе, как я вас ненавижу. Ваше благородство меня оскорбляет.

Марлов хотел что-то сказать, но одного ее взгляда было достаточно, чтобы он замолчал. Эвелина сняла комбинацию, а потом быстрым движением стянула трусики. Она стояла перед Эвеном нагая, с огромными грудями, округлым животом и искаженным от ненависти лицом.

Эвелина схватила Эвена за руку и потащила в сторону дивана, на незастеленную постель.

– Давайте, господин Эвен. Мы можем сделать это здесь. Сейчас же. Он мне не мешает.

Эвен вырвал свою ладонь из ее руки и вышел из комнаты.

Киноновелла (вторая часть многосерийного телевизионного фильма «Соблазнитель»)

Ингрид родилась во Франкфурте-на-Майне. Закончив в двадцать шесть лет юридический факультет, она начала работать в префектуре полиции. К тому времени Ингрид уже была разведенной, и ее полуторагодовалая дочь воспитывалась у родителей, которые жили в районе Заксенхаузен. У нее была квартира в современном высотном здании возле парка Грюненбург. Эту квартиру купил ее муж, офицер бундесвера, который после развода переехал в Ганновер. Однажды, уже после рождения девочки, муж пришел сильно навеселе, когда Ингрид спала. Он разделся и лег на жену. Муж был пьян и никак не мог кончить. Он мучил ее часа три, Ингрид чувствовала, как у нее все горит в животе, ее бедра были стерты до крови. Когда, наконец, муж заснул, она осторожно высвободилась от него и пошла в ванную, где ее долго рвало. Потом, несмотря на сильное головокружение и боль в животе, Ингрид разбудила малышку, одела ее и на такси поехала к родителям. Муж много раз приезжал к ним, просил прощения, умолял вернуться. Она согласилась и приехала домой. Когда муж снова взял ее силой, Ингрид пришлось бежать в ванную, где ее опять рвало. С этого момента она уже никогда ему не отдавалась. Муж ее понял. Они развелись, и тогда Ингрид приняла предложение начать работу в секторе по борьбе с проституцией. Муж был ее первым и последним мужчиной. При одной только мысли о сближении с кем-нибудь ее начинало тошнить.

Ингрид не пугал мир проституток и альфонсов, а также пойманных в парках извращенцев. В этом мире любовь и в самом деле лишь товар, который не все любят покупать. К примеру, для нее такой товар мог вовсе не существовать, так же как она не любила пить сидр за деревянными столами в ресторанчике в ее родном Заксенхаузене или не терпела «Brezelbuben»[45]и знаменитые frankfurter Wьrstchen[46].

В ее обязанности входила забота о том, чтобы товаром, который называется любовью, торговали в соответствующих гигиенических условиях и честно, то есть без посредников и без обкрадывания клиентов. В сущности, она искренне сочувствовала проституткам, которые за деньги должны были делать вещи, вызывающие у нее только тошноту, но разве не такой же отвратительной казалась ей работа судебного медика, хотя эту работу вынуждены были выполнять люди, которых Ингрид знала и считала очень симпатичными. Ингрид никогда не носила с собой оружия, несмотря на то, что ей довольно часто приходилось целые ночи проводить на улицах и в подозрительных забегаловках. Некоторых проституток и сутенеров она знала по имени и фамилии, слушала их излияния, помнила их замысловатые псевдонимы. Хрупкая, изящная, всегда одетая подчеркнуто элегантно, в легких туфельках и тоненьких колготках, она иногда в полночь подходила к болтающемуся у гостиницы огромному, как горилла, сутенеру и говорила: «Вы снова здесь, господин Бергер? А вы ведь мне обещали». И здоровенный мужик с бычьей шеей и кулаками размером с буханку хлеба кланялся ей и как мог выкручивался: «Я здесь приятеля жду. Честное слово, приятеля, милостивая госпожа». Ингрид не любила своей пустой квартиры, поэтому почти поселилась в префектуре, на что обратило внимание ее начальство. Вскоре ее назначили руководителем сектора в престижном районе в Ромерберге.