Заранее прислал письмо, предупредил, но не получил ответа и поступил как обычно в таких ситуациях — проехал через всю страну и явился в гости.

Дверь открыла изможденная мать с новорожденным младенцем на бедре. Увидев Андерсона, попятилась.

Без него они вновь съездили в ту деревню. Это мать объяснила ему вскоре, в той же самой комнате с затворенными ставнями, с мерцающим в сумраке латунным столиком, с прихотливым Ганешей резного дерева. На сей раз говорила мать, а отец слушал из сумрака.

Прите девять лет. Мать показала Андерсону фотографию. Все такая же прелестная, длинноногая и грациозная, с меланхолической улыбкой. Прита умоляла их съездить еще раз; родители души не чаяли в дочери, и в конце концов ее мольбы стали им нестерпимы. У отца порой случались дела поблизости от той деревни, он торговал тканями в городке неподалеку и взял Приту с собой. Остановились они в деревенском домике, где порой принимали странников.

Наутро отец проснулся, а Приты не было.

В ту же реку, дважды.

Деревенские рассказали, что она не колебалась ни секунды. Решительно прошагала к реке и соскользнула по берегу, красной глиной испачкав сари, и затем яркое пятно цвета морской волны флагом просигналило из серых вод. Оглянуться не успели. Деревенские, с утра пораньше собравшиеся на рынок, не сказали ни слова. В ошеломлении посмотрели, как черноволосая детская голова с красивым застывшим лицом заскакала в реке, как на серой воде распустилась сине-зеленая ткань, а потом, набрякнув, утонула, потускнела под наплывом серости, когда Прита обогнула излучину.

Спасать Приту никто не бросился. Никто ее не знал. Чужая девочка в захолустной деревушке. Река коварна. Тела так и не нашли.

В сумрачной комнате Андерсон задыхался. Поблагодарил родителей Приты — невнятно, покаянно — за то, что рассказали свою историю, и заковылял наружу, вынырнул из дома прямо под муссон. Стоял, а на голову ему рушились небеса. На миг в голове все смешалось — почудилось, будто так погиб Оуэн. Ребенок, которого Андерсон потерял.

Если б он сюда не приехал, они бы никогда не оказались в той деревне, и со временем девочка позабыла бы.

В той деревне еще предстояла работа — взять показания у местных жителей. Андерсон провел расследование, опросил всех свидетелей, он все записывал — рука тщательно фиксировала их слова синими чернилами на желтой бумаге, а перед глазами стояли мутная река, детская голова в воде. Смотреть на реку Андерсон не мог — боялся, что сам утопится.

В ту ночь он запил, мечтая о забытье, но со всех сторон налетали вопросы — как вороны, что подкарауливали, когда он наконец отворит дверь, и клювами метили ему в лицо.

Это он виноват.

Он виноват, что где-то на дне реки упокоились детские останки. Он виноват, что у Приты никогда не будет своих детей, своей жизни.

Его исследование бесполезно. И даже хуже.

Андерсон всегда верил в ясность: верил, что надлежит смотреть на мир пристально, противиться желанию свернуть в объятия утешительных иллюзий и проекций, осмыслять результаты рационально. И теперь оказался беззащитен пред неизбежными вопросами: что это означает — родиться заново лишь для того, чтобы вновь пережить страдания предыдущей жизни? Какой в этом смысл? В чем суть?

Впервые в жизни он отчетливо постигал прелесть эскапизма, нигилизма. Но даже тогда его внутренний ученый не давал ему раскиснуть, четко и ровно вопрошал, пробиваясь сквозь какофонию вины и горя: могут ли суицидальные наклонности, подобно фобиям и свойствам характера, передаваться из предыдущей жизни в следующую? Бывает ли так, что неистовое неизбывное горе упрямо продолжает жить, мощным потоком неотвратимо изливается в следующую жизнь, как врожденный дефект или родимое пятно?

Андерсон не склонен был молиться — вот уж чего нет, того нет, — но на берегу реки, на которую не мог взглянуть, вознес молитву о том, чтобы следующая жизнь Приты случилась где-нибудь подальше отсюда.

Из отчаяния он выволок себя жестокой силой воли. В долгом вояже по железным дорогам до Калькутты ушел в завязку, и жажда выпить трепала ему нервы, а руки тряслись свидетельством алкоголизма, который он лишь смутно осознавал.

В конце концов вынырнув из бездны, потрясенный и трезвый, Андерсон понял, что есть вопросы, которых он задавать себе не может. Есть привязанности, которых нельзя себе позволить. Иначе дальше ходу нет. И пошел дальше, упорно продолжал работать.

До сего дня.

В мини-баре имелись и другие бутыльки — целая шеренга. Андерсон повернул ключ, снова открыл дверцу и посмотрел. С тех пор как он бросил пить, прошли как будто не десятилетия, а считаные дни. Забытье терпеливо поджидало его все эти годы. Ну хорошо, подумал Андерсон. И потянулся за следующей мини-водкой.

Нет.

Ринулся в ванную, сплюнул, прополоскал рот, дважды почистил зубы. Нет, не так. Годами трудился — только этого теперь не хватало. Ключ от мини-бара он выкинул в унитаз, спустил воду, но ключ остался на дне — поблескивал сокровищем в морских глубинах.

Андерсон вернулся в постель, растянулся, пытаясь вызвать к жизни подкожное тепло, разбуженное водкой. Вкус зубной пасты на губах отдавал алкоголем. Мальчик за стенкой по-прежнему рыдал.

Ч-черт.

Он нравится Андерсону. Мальчик. Ноа.

Черт. Черт. Черт.

Когда Андерсон наконец задремал, ему пригрезился Оуэн. Приснилось, что его сын родился целым. Оуэн целый, Шейла счастлива, и незачем ехать в Таиланд, что бы там ни балаболил по телефону Энгзли. Можно остаться в Коннектикуте, с семьей и лабораторными крысами.

Он проснулся рывком, с ощущением такой острой утраты, что отнялся язык.

Сел на постели. В номере еще темно. В голове ясно.

Я могу ему помочь, подумал Андерсон. Я могу помочь этому ребенку. Я допустил ошибку, но еще не поздно все исправить. Итак, мы не угадали предыдущее воплощение. Ладно. Не впервой. Все необходимые данные у меня теперь есть. Мать я уговорю. У Ноа все сложится хорошо — уж я постараюсь.

Но он же сдался. Нет?

Андерсон встал, открыл жалюзи, посмотрел, как над бесстрастной стоянкой за окном занимается рассвет, блеклый свет заливает улицу. Нравится тебе или нет, наступил новый день. Невзирая на все опасения, Андерсону не терпелось к нему приступить.

Он включил ноутбук. Еле дождался, пока загрузится. Открыл поиск и напечатал: «Томми Эшвилл-роуд».

С угрюмой решимостью Джейни пристегнула Ноа, а затем пристегнулась сама.

В случае падения давления в салоне самолета, инструктировала ее стюардесса на видео, сначала наденьте кислородную маску на себя, потянув за шнурок, а затем помогите соседям, если они нуждаются в помощи. На видео симпатичный папа закрыл маской лицо, а его дочь безмятежно сидела рядом, дыша разреженным воздухом.