Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дениз сама не поняла, какой инстинкт вынудил ее слегка отстраниться, положить ладони ему на грудь, совсем чуть-чуть нажать, совсем чуть-чуть оттолкнуть, — сама она ничего такого не хотела и не подразумевала, но этого хватило, чтобы Рамос в ужасе отшатнулся, устыдился, бежал из спортзала, в кильватере разбрасывая извинения. Видимо, материнство, выжившее в ней, несмотря ни на что, выдернуло Дениз из забытья, которого она так отчаянно жаждала. Она пробыла в спортзале еще час с лишним — подметала, потрепанными скользкими лепестками гвоздик терла горящие губы.
Это не должно повториться. Ни виски, ни этот мужчина. Тяга слишком сильна, а Чарли слишком мал. Назавтра она позвонила, сказалась больной, и на следующий день тоже, и больше в школу не явилась. Не отвечала на звонки и сообщения Роберто. Подала заявление и засела дома. Никто ни о чем не спрашивал, будто всю дорогу от нее только этого и ждали.
— Если когда-нибудь захотите вернуться, — говорил теперь Роберто, ощупывая края бардачка, точно сейф, который примеривался взломать, — мы найдем что-нибудь… нам бы не помешал еще один учитель чтения.
Дениз покачала головой:
— Я не могу вернуться.
Он покорно пожал плечами:
— Ладно.
— Как у вас дела, Роберто? Вы какой-то… усталый. Вы здоровы?
— У меня все хорошо. Я… моя жена родила ребенка.
— Ребенка?
— Два месяца назад.
Он не сдержал улыбки — чистый синий свет его радости полыхнул в напряжении, царившем в машине, удивительный, словно из бардачка выпорхнула птица, закружила над Дениз.
— В смысле, я устал — сами понимаете. Но это… это хорошо. Очень хорошо.
— Так вы опять с Шерил?
— А вы не слышали? Я женился на Анике. Аника Джонсон. Теперь Аника Рамос. Преподавала…
— Но она же…
— Что?
Рамос за ней наблюдал.
— Она прелестная.
— Да.
Она же такая обыкновенная — вот что хотела сказать Дениз. Простушка мисс Джонсон — прямые тускло-русые волосы, землистое лицо, тонкие губы ниточкой. А вы — вы отнюдь не обыкновенный. Но ей удалось промолчать. Промолчать она умеет.
Мисс Джонсон учила Томми, прислала предсказуемую цветочную композицию с предсказуемой запиской… мне очень жаль, что вам выпало такое испытание. Томми — замечательный мальчик. Если я могу чем-то помочь, трали-вали. Жизнь несется сломя голову, Дениз не поспевает замечать. В мир явился новый младенец. Мир все вертится и вертится, как это он вертится, когда она… она…
— У вас все хорошо, Дениз? Я могу вам чем-нибудь помочь? — Рамос тревожно глянул ей в лицо, будто искал боль, хотел прохладной рукой в перчатке смахнуть ее, как выпавшую ресницу.
Дениз отодвинулась, сложила лицо в маску, которую теперь надевала изо дня в день, — маску, которая уже приросла к лицу.
— У меня все прекрасно, благодарю вас.
Сидит одна в промерзшей машине. Выключила печку, едва Роберто ушел, — дверца раззявилась в морозную ночь и снова захлопнула Дениз внутри, а широкая спина в черном пальто поспешно удалилась в темноту.
Дениз так и видела, как Роберто с благодарностью и страхом вжимается лицом в мягкую теплую кожу своего ребенка. Дениз теперь повсюду сеяла эту искру страха — высекала ее в глазах других родителей.
На холоде в голове ясность, четкость. Да, сегодня Дениз это сделает. Сидя в машине, она понимала, что сегодня сдерживать себя не станет. И позвонит.
Откладывала весь день, побеседовала с Генри, увиделась с Роберто, совершила все, чего снова и снова старалась не делать, — все поступки, кроме одного-единственного настоящего, от которого удерживала себя ежечасно день за днем, день за днем же вычеркивая из календаря, если получалось справиться с собой, месяцы, годы черных крестов, пока еженедельные сеансы у доктора Фергюсона не отошли в прошлое и Дениз не забыла почти, что же отмечала-то. Но теперь все это не имеет значения, теперь это сделать необходимо, и она взяла телефон и набрала номер, словно топором вырубленный в сердце.
— Лейтенант Ладден слушает. — Он взял трубку посреди разговора, кому-то что-то рассказывал, какую-то историю: голос задорный, шутливый. К Дениз летели фоновые шумы — отрывистые, будничные. Она почти что почуяла пережженный полицейский кофе.
— Уже лейтенант.
Конечно, он узнал ее голос, хоть и миновало несколько лет. Если звонить человеку в одиннадцать вечера, а потом опять в восемь утра, а потом еще раз в полдень, и так изо дня в день, годами, твой голос врежется ему в память. В этом, собственно, и была задача.
— Ага. — В голос его прокралось изнеможение.
— Ну, и когда это случилось?
— В том году повысили.
— Это Дениз Крофорд.
— Я узнал. Привет, миссис Крофорд. Как дела?
— Вы знаете, как у меня дела. — Вот сейчас она подлинная, и голос у нее подлинный — хриплый и твердый. Может, поэтому так трудно удержаться и не звонить.
— Ну, чем вас порадовать?
— Вы знаете, чем меня порадовать.
Ладден засопел.
— Были бы новости — я бы вам позвонил, миссис Крофорд. Понимаете же.
— Я хотела проверить. Как расследование. Как оно идет.
— Как идет расследование.
— Да.
Последовала долгая пауза.
— Вы же понимаете, что семь лет прошло. — Голос тонкий, и в нем почти мольба. Дениз вымотала этого человека. И считала это своего рода победой.
— Шесть лет, десять месяцев и одиннадцать дней, если точнее. Вы что хотите сказать — вы свернули расследование? Вы это хотите сказать?
— С моей точки зрения, миссис Крофорд, дело не закроется, пока… пока мы не найдем вашего мальчика. Но вы должны… вы должны понимать, что у нас новые дела каждый день. В округе Грин, миссис Крофорд, люди всё умирают и умирают, и у них тоже есть матери, и эти матери — они тоже мне звонят, и за этих людей мне тоже надо отчитываться.
— Томми не умер. — Сухие машинальные слова.
— Я и не говорю, что умер. — В голосе тяжкое отчаяние; вот так они и беседовали — таковы единственные на свете подлинные отношения Дениз с другим человеком.
Она выглянула в окно. Увидела только собственное отражение, эти глаза — безусловно, ее подлинные глаза, и в них нет ярости, как в голосе, — в них усталость, усталость. И во рту этот привкус, который не рассеивается с самого утра, — как будто сгорело что-то.
— Но я посматриваю. Я не забыл. Слышите меня? Я всех помню, но Томми — особенно. Слышите?
— Может, стоит еще раз перечитать материалы дела. Может, вы что-то пропустили, и это выяснится лишь сейчас, потому что много времени прошло. Или где-нибудь всплыла какая-то мелочь, и она прояснит…