государственного управления он не будет входить в сношения только с органами советской власти, а именно с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов.

Фактически это означало провозглашение как минимум территориальной автономии, и это стало «основным» пунктом обвинения со стороны политических противников. Газета «Утро России» не без ехидства писала: «Кронштадтский совет выступил с воззванием, в котором уверяет, что буржуазная пресса сознательно клевещет на него, приписывает ему стремление отложиться от России и образовать независимую республику. Такие вздорные, нелепые помыслы как нельзя более далеки от нас». Здесь нужно уточнить, что речь шла не просто о политических маневрах. В Кронштадте в те дни царила революционная анархия. Аресты и убийства офицеров и адмиралов Балтийского флота, многие из них вынуждены были спешно эвакуироваться в Ревель, Гельсингфорс, Петроград. Революционный террор в Кронштадте – малоизвестная страница событий весны 17-го года, зато, пожалуй, она объясняет репутацию балтийских матросов как самой надежной опоры большевиков в дни Октябрьского переворота и в целом в годы Гражданской войны. Заодно становится ясным, что и уже антисоветский мятеж в Кронштадте в марте 1921 года возник именно там неслучайно, живы и сильны были бунтарские настроения и опыт неповиновения.

Впрочем, в мае 17-го вожаки революционных матросов Балтфлота проявляли и некоторую гибкость, умение лавировать. Продолжим цитату из воззвания: «Мы признаем центральную власть Временного правительства до тех пор, пока вместо существующего не возникнет новое, пока всероссийский центральный Совет рабочих и солдатских депутатов не найдет возможным взять власть в свои руки». Согласимся, позиция выражена ловко и недвусмысленно, балтийцы просто предлагают Петросовету сделать то же самое, что и они сделали в масштабах Кронштадта. Однако это предложение принято не было. Петросовет, где доминировали эсеры и меньшевики, тоже умел лавировать и маневрировать. По предложению Церетели и Скобелева в тот день было принято постановление, в котором кронштадтцам предлагалось «наметить кандидатов на должность представителя Временного правительства», прямо-таки в стиле известного афоризма «тот, кто нам мешает, тот нам поможет». Кроме того, кронштадтцев обязали провести выборы в городскую думу по правилам, опять-таки установленным Временным правительством. И наконец, принять следственную комиссию Минюста, которая должна была разобраться со всеми актами насилия и убийствами, учиненными в Кронштадте с февраля по май 1917 года.

13.06

В этот день – 31 мая 1917 года по старому стилю – все газеты писали о прибытии в Петроград князя Кропоткина. Идеолога анархизма, патриарха революции Петра Алексеевича Кропоткина на Финляндском вокзале встречал лично Александр Керенский, в тот момент военный министр Временного правительства. Пресса не скупилась на похвалы, в ней в изобилии печатались приветственные телеграммы в адрес Кропоткина от общественных и государственных организаций, многочисленных частных лиц. Все так или иначе отмечали вдумчивую осмотрительную позицию Кропоткина, который призывал «не позволить германскому и австрийскому императорам вырвать у нас из рук дорогую нам свободу». Да, князь-анархист занимал оборонческую позицию, призывал сохранить порядок и дисциплину в армии, что, в свою очередь, было, по его мнению, залогом сохранения всех завоеваний революции.

Кропоткин в эмиграции жил в Англии и перед отъездом опубликовал в британских газетах прощальное письмо с симпатиями и благодарностями Великобритании от новой молодой России. Самому ему было тогда 65 лет, но он был полон задора и энтузиазма. Кропоткин благодарил английское правительство за непреклонную твердость в вопросе о его выдачи царскому правительству. Да, британцы действительно отказывались, несмотря на союзнические связи и взаимные обязательства, выдать Кропоткина в руки царской охранки. Кроме того, по словам самого Кропоткина, «огромное количество полученных мною в Англии приветствий по случаю русской революции и пожеланий ей полного успеха стало еще одним проявлением симпатий, проснувшихся в Британии к России, когда в ней началось освободительное движение. Вместе с огромным большинством русской нации я, – писал Кропоткин, – могу только сказать, что счастлив видеть мою родину, находящуюся в одном лагере с западными демократиями в борьбе против центральных империй».

Наверное, это покажется странным и неожиданным, но политическая позиция лидера идейных анархистов была в тот момент совершенно не радикальной, наоборот, умеренно-взвешенной, целиком укладываясь в представления о либеральных ценностях так называемой буржуазной демократии. Впрочем, сам Кропоткин тогда предпочитал не вдаваться в детали политических идеологий, главным для него было решение сугубо практического вопроса об опасности завлечения России в сети германских поборников захватнической идеи». Так, несколько витиевато, Кропоткин определял основного, по его мнению, противника – кайзеровскую Германию, стремившуюся вырвать Россию из рядов Антанты. Поэтому в своих первых речах Петр Алексеевич делал упор на необходимость противостоять германцам на фронте, а в тылу пресекать пораженческие настроения и большевистскую пропаганду против войны, потому что это «привело бы к реставрации жестокого режима царя-германофила и восстановлению священного союза “Трех императоров” – германского, австрийского и российского». Но если для англичан этот тезис был исчерпывающим, не нуждался в доказательствах, то в России Кропоткин сразу почувствовал другие настроения. Огромной силы запрос на справедливость и равенство. Поэтому уже в первой своей речи он заговорил о социальных проблемах: «Нам надо немедленно приступить к строительству новых форм жизни, чтобы доставить каждому благосостояние в обмен на его труд, дать каждому полную возможность развития и сознательного участия в устройстве новой общественной жизни». Звучало это привлекательно, но слишком уж общо.

14.06

В этот день сто лет назад – 1 июня 1917 года по старому стилю – в Петрограде прошла крупная облава на наркотические притоны. Газета «Время» под броским заголовком «Исчезновение девушек» писала: «Начальнику уголовной полиции поступают заявления об исчезновении девушек, принадлежащих к состоятельному классу. Выяснилось, что в столице существует клуб кокаинистов, где и проводят время лица, об исчезновении которых делаются эти заявления. Инспектор уголовной милиции Н. в кафе “Ампир” обратил внимание на некоего Боргмана, раздававшего посетительницам, а заодно и мужчинам, преимущественно военным, какие-то карточки, наподобие пригласительных билетов. Добыть такое инспектору не составило труда. В нем сообщалось, что в доме номер 12 по 1-й Рождественской улице ежедневно с 10 до 3 часов ночи происходят собрания скучающих. Всем, у кого не спокойна душа, любезный хозяин, некий г-н Костромин, рекомендует прийти к нему и на миг забыться от всего мирского».

Наркотики в годы Первой мировой войны стали серьезной проблемой во всех воюющих странах. В России увлечение морфием и кокаином стало еще и модой на волне декадентства и подражания Западу. Была даже издана почтовая открытка с репродукцией картины французского художника Альбера Матиньона «Морфинистки». Особое словцо появилось и в русском языке – «марафет», так на жаргоне называли кокаин. Никакого внятного противодействия в царской России этой напасти не было. А «сухой закон» только увеличивал спрос на опиум. Временное правительство