настоящим жильем директора, а потому, что она продолжала надеяться на чудо, на то, что вот-вот найдет подсказку, которая поможет в реализации ее плана. В идеале, конечно, пошаговую инструкцию о том, как обратить вспять заклинание, которое сотворила в свое время Христиана, но Кристина понимала, что настолько сильно повезти не может, и надеялась найти хотя бы какие-то записи о том изначальном заклинании или описание ритуала. Возможно, имея его на руках, она смогла бы что-нибудь придумать.

Когда неизменно приводившие в тупик поиски утомляли до раздражения в каждой клеточке тела и до черных мошек перед глазами, Кристина напоминала себе, что теперь хотя бы больше не звонит старинный телефон, который она вернула обратно в кибитку после ухода Мануэля, хотя и испытывала сильный соблазн его выбросить, и никто не говорит ей в трубку замогильным голосом странные, пугающие вещи. А когда она выглядывала окошко, вид автокаравана, растянувшегося так, что она не видела хвоста колонны, по-прежнему вселял в нее изумление. Неужели у нее получилось и у «Колизиона» появился первый союзник в их амбициозном и безумном плане?

Хотя формально «Инфинион» не был первым присоединившимся к ним цирком, до этого к ним примкнул «Обливион». Точнее – его остатки. И не столько примкнули, сколько рискнули принять приглашение от безысходности, в отчаянной надежде, что их не удалит; никаких переговоров о подлинном прошлом цирков и о будущем, которое может для них произойти, не проводилось.

Кристина до сих пор не знала, как с этим быть; циркачи «Обливиона» по-прежнему оставались напуганными и напряженными, словно каждую секунду ждали худшего, и все так же категорически отказывались снимать свои костюмы и маски. Стоит ли им добавлять новых поводов для волнения, если они не могут справиться даже с собственными страхами?

«И зачем мы вообще потащили их с собой? Толку от них никакого, зато лишние проблемы», – подумала Кристина, и почти сразу же ей стало стыдно. В первую очередь потому, что ее мысли оказались отражением слов, которые не стеснялся говорить вслух Кабар.

– Зачем нам эта головная боль? – и не думая понизить голос, говорил метатель ножей на каждой их остановке всем, кто был готов его слушать. И тем, кто не готов, – тоже. – Мало нам своих проблем, так теперь еще этих убогих на себе волочь?

Пытаться заставить Кабара замолчать было невозможно, и Кристина только радовалась, что циркачи «Обливиона» по-прежнему предпочитают прятаться по автобусам и трейлерам, куда их расселили, и потому не слышат, как возмущается метатель ножей.

И все же поговорить с цирком венецианских масок надо было. Если не со всеми сразу, то хотя бы с их директором, Франческой. В конце концов, раньше или позже, но это сделать все равно придется, а от того, что Кристина тянет время, легче разговор не пройдет. Зато, если провести его уже сейчас, у артистов «Обливиона» будет больше времени, чтобы переварить новости и, кто знает, может, даже немного прийти после них в себя.

А еще уговорить бы их наконец снять с себя эти пышные костюмы, которые мало того, что причиняют их владельцам неудобства, так от них уже начинает попахивать, – что вполне ожидаемо, если подумать о том, сколько времени их носили не снимая. И, конечно же, расстаться с масками! Кожа под ними наверняка ужасно чешется!

И эта задача, пожалуй, будет посложнее, чем разговор об истинной природе цирков. Артисты «Обливиона» не сомневались, что костюмы и маски – это единственное, что хранит их от удаления, и, какой бы иррациональной ни казалась их убежденность со стороны, они свято в это верили. А бороться с настоящей верой – любой, чего бы она ни касалась и какой бы иррациональной ни была, – всегда трудная задача. Далеко ходить не надо, взять хотя бы саму Кристину; еще недавно она не сомневалась, что это мир вокруг виноват в ее несчастьях. И если бы кто-то ей сказал, что это не так, помогло бы ей это изменить свою точку зрения? Да ничуть! Ей пришлось пройти долгий путь, чтобы прийти к осознанию того, как она была неправа, и пройти самой, лично. Значит, и ее голословные доводы не убедят циркачей «Обливиона» в том, что им ничего не грозит.

Вот если бы найти какие-то доказательства…

«А стоит ли так стараться? У них же все равно нет амулета, так что толку от них даже без масок будет немного», – шепнул Кристине противный внутренний голос. О, как она его ненавидела! Больше всего даже не за мысли, которые он подкидывал, а за то, что он, как ни крути, был частью ее самой. Той частью, которая не нравилась ей в себе.

Стоп! Кристина строго запретила себе разматывать эту ниточку размышлений. Ни к чему хорошему она не приведет. Нет идеальных людей, у каждого есть не самые лучшие и не самые благородные черты, и это вполне нормально. Ненормально – не любить себя за них и винить себя за то, что они в тебе есть. Отсюда до ненависти к себе рукой подать. А к чему приводит хроническое, затяжное недовольство собой, Кристина уже испытала на собственной шкуре. Да, в «Колизионе» она оказалась потому, что среди ее далеких предков была колдунья. Но если бы она любила свою жизнь, если бы четко понимала и ощущала свое в ней место, то тогда никакой фамильяр изначально не смог бы ее вытеснить. Ненависть к себе ведет к потере своей жизни – в переносном значении для большинства людей, и в очень даже буквальном – для нее и тех бедолаг, чьим шатким положением воспользовались голодные до жизни фамильяры.

Вместо того чтобы быть недовольной собой и не любить себя за что-то, куда разумнее принять свои недостатки, помнить о них и работать над ними. В конце концов, безупречным никто быть не может, но те, кто работает над собой, чтобы стать лучше, вызывают уважение. Вот она, достойная цель: не достижение совершенного идеала, а работа над тем, чтобы каждый день становиться немного лучшей версией себя прежнего.

Итак, «Инфинион». Раз он теперь с ними, Кристина – нравится ей это или нет – в ответе и за него тоже.

«Как будто мало мне ответственности за один только «Колизион»! – усмехнулась она. – Теперь еще и «Инфинион». А если к нам примкнут остальные цирки – то и за них тоже, ведь это мой план, и если он провалится, то и подведу я тоже всех…»

А вот эта мысль пугала до ужаса, и потому Кристина тоже решительно запретила себе ее развивать.