Я позвонила в медицинский центр кампуса и сказала, что хотела бы поговорить с врачом. Но вместо врача трубку взяла усталая медсестра.

– Если только он не станет причинять вред себе или угрожать другим студентам, мы мало что можем предпринять, – сказала она мне. – Он должен обратиться к нам добровольно.

Две недели спустя в общежитие, где жил Бенни, посреди ночи вызвали полицию кампуса. Оказалось, что он в темноте вошел в комнату девушки, жившей на одном этаже с ним, лег к ней в постель и обнял ее так, словно она была плюшевым медвежонком, а потом заплакал и стал умолять ее защитить его от чего-то, что приходит за ним. Девушка проснулась и закричала. Бенни раздетый выбежал из общежития. Когда полицейские в итоге обнаружили его, он был совсем голый и метался среди кустов неподалеку от библиотеки.

В психиатрическом отделении больницы Бенни поставили диагноз «шизофрения». Наш отец прилетел на личном самолете и забрал Бенни из больницы, чтобы отвезти домой, в Сан-Франциско. Я плакала, прощаясь с ними в Нью-Джерси, и отец, прежде чем подняться на борт самолета, крепко обнял меня. Дыша мне в ухо, словно бы опасаясь, что брат услышит, он произнес:

– Теперь тебе надо держаться крепко, булочка.

У меня не получилось.

Я уже упоминала о том, что вылетела из Принстона? Да, это был не лучший момент в моей жизни. Но я и так была на грани исключения, а в это самое время я начала встречаться с одним студентом с инженерного факультета, который придумал сайт, и этот сайт нуждался в финансировании. А у меня был готовый трастовый фонд, вот я и подумала: «Я стану инвестором! Предпринимателем! И кому нужен университет, если на пошло?» Отец простит меня за то, что я бросила учебу, когда я докажу свои способности вести бизнес, – так я решила. Он будет так гордиться мной, когда я заработаю свой первый миллион!

Ну да ладно. Все закончилось не очень хорошо, но это другая история.

Тот год был началом долгого десятилетия для моего брата. Десятилетия, состоявшего из ремиссий и рецидивов, маниакальных странствий по улицам Сан-Франциско. Эти странствия приводили его в метамфетаминовые притоны в закоулках на окраинах города. Потом наступали месяцы относительной нормальности, но на этом фоне случались попытки самоубийства. Целая команда психологов отлаживала схемы приема препаратов и никак не могла добиться равновесия. Зачастую Бенни наотрез отказывался вообще принимать лекарства, потому что от них он становился сонным и вялым. В итоге отец определил его в дорогую психиатрическую клинику с постоянным проживанием в округе Мендосино – Институт Орсона.

А я к этому времени отказалась от идеи спонсирования сайта и перебралась в Нью-Йорк, но при этом навещала Бенни в клинике всякий раз, когда бывала в Калифорнии. Заведение находилось в стороне от города Юкайя, в лесистой области прибрежного района Мендосино, где хватало медитационных приютов и нудистских пляжей, где стареющие хиппи нежились в горячих источниках с шершавым от минеральных солей дном. Институт Орсона оказался довольно симпатичным местом. Это была большая современная клиника с холмистыми лужайками и горными видами. Пациентов тут находилось всего несколько десятков. Они проводили дни на занятиях арт-терапией, ухаживали за впечатляющим огородом и питались деликатесами, приготовленными мишленовскими поварами. Сюда семьи вроде нашей отправляли своих проблемных родственников – жен, страдающих анорексией, дедушку со старческой деменцией, детей, любивших поджигать вещи. Бенни там было самое место.

От лекарств, которые здесь давали Бенни, он стал полнеть. Теперь у него над резинкой спортивных штанов нависал животик. Чаще всего днем он бродил по территории клиники в поисках насекомых, которых ловил и сажал в пластиковые баночки от детского питания. Его палата была украшена рисунками с изображением длинноногих пауков и блестящих сороконожек, но, по крайней мере, чудища, которых он теперь изображал, были реальными и не разговаривали с ним. И хотя у меня сердце разрывалось, когда я смотрела на своего настолько обезвреженного брата, я понимала, что здесь он, по крайней мере, в безопасности.

Порой я гадала, что же повредилось в мозге у Бенни и до какой степени он унаследовал болезнь от нашей матери. Была ли ее нарушенная психика такой же, как у него? Когда мы с Бенни гуляли по территории Института Орсона, я наблюдала за ним и видела, как он куда-то бредет бесцельно, никуда, и страдала от чувства вины. Почему это случилось с ним, а не со мной?

(И тогда возникало приглушенное покалывание в глубине сознания: «А вдруг и со мной то же самое, просто я пока об этом не знаю?»)

Но когда я уезжала оттуда, чаще всего я чувствовала просто злость. Я понимала – и теперь пoнимаю, что шизофрения – это болезнь, записанная в мозге человека с рождения. Но должна была существовать другая версия жизни Бенни, где бы ничего такого не случилось, где он был нормальным парнем, ну, может быть, с перепадами настроения, как у меня, но, по крайней мере, способным жить в большом мире. Наверняка траектория его жизни не должна была стать такой – точно так же, как не должно было случиться самоубийство моей матери.

Я позвонила лечащему врачу Бенни в Институт Орсона и задала этот вопрос ему:

– Почему Бенни? Почему сейчас?

– Шизофрения – это генетическое заболевание, хотя могут иметь место и усугубляющие внешние факторы, – ответил мне врач.

– Какие, например? – спросила я.

Я услышала, как он шуршит бумагами.

– Что ж… ваш брат злоупотреблял наркотиками. Само по себе употребление наркотиков шизофрению не вызывает, но может пробудить симптомы этой болезни у людей с обостренной чувствительностью.

Когда я услышала это, для меня начала вставать на место хронология событий. Первые психотические эпизоды у Бенни совпали с тем периодом жизни в Тахо, когда он стал принимать наркотики. Та девушка, которая на него дурно влияла, как ее звали? Нина. Мама в итоге оказалась права. В тот день я дала брату ужасный совет. Я должна была уговорить его расстаться с ней, а я подтолкнула его к плохому. (Роман, безумная любовь, Господи, о чем я только думала!)

О боже, так может быть, и я была отчасти виновата в том, что все так случилось? В конце концов, я же не рассказала родителям о страшных письмах Бенни из итальянского лагеря, не отвела брата за руку к психиатру в Принстоне. Я боялась ранить Бенни и позволила ему самому пораниться.

Иногда, летя на самолете над всей страной после визита в Институт Орсона, я представляла себе другую жизнь для нас. Такую жизнь, где мои родители остались жить в Сан-Франциско, а для моего брата была вовремя найдена подходящая психотерапевтическая школа, а у моего отца не появилась бы любовница. Такую жизнь, где изоляция в Стоунхейвене не сбросила моих мать и брата с обрыва, подняться на который снова они так и не сумели. Может быть, всего этого – шизофрении, самоубийства – можно было бы избежать или, по крайней мере, смягчить ситуацию? Может быть, тогда моя мать была бы жива, а брата можно было бы вылечить, и у отца не случился бы финансовый крах и у нас все было бы хорошо. Может быть, мы даже были бы счастливы!