Де Френель провел тонкими пальцами по лицу. Кто знает, может, он думал о своей несчастной любви.

– Главное, пойми, в чем его предназначение. Зло порой становится источником добра. А бывает, оно само – добро, отправившееся по кривой дорожке. Зло – иногда невежество или неудачно выбранный путь. Твой долг разобраться, принц Тибо. У тебя нет выбора. Скажу больше – это дело твоей жизни.

Принц Тибо едва дышал, одежда, из которой он вырос, трещала по швам. Де Френель мягким движением руки указал на Эму.

– Пойду дальше и скажу: ради этой задачи жизнь подарила тебе счастливую любовь. Эма – зрачок твоих глаз. Хорошенько запомни мои слова. Глаза без зрачка незрячи.

Голос старика болезненно надломился. Слепота – трагедия!.. И тут же де Френель спросил с любопытством:

– Говорят, Совет собирался?

Принца Тибо не обманывали любимые выражения Клемана – «говорят», «передавали», «я слышал». На самом деле старик-ученый догадывался обо всем сам. И задавал вопросы, прощупывая собеседников.

– Совет голосовал. Пять против пяти.

Де Френель вновь откинулся на спинку кресла и расхохотался. – Великолепно! Позавчера они все пресмыкались перед Жакаром. Кроме одного. Он тоже из Френеля, как ты понимаешь. Я имею в виду Лемуана. Доброго, честного Лемуана. А теперь, когда приехал ты, растерялись. Флюгеры, по-другому не скажешь.

– Я попросил проголосовать еще раз завтра. А пока ищу возможность распустить Совет.

Клеман смахнул рукой несуществующую пылинку.

– Найдешь, дело несложное. Совет без короля, который его создал, уязвим. Законно, беззаконно… – Френель провел рукой по лицу. – Тибо! Ты же знаешь теперь свою задачу…

– Но мне хотелось бы узнать ваше мнение, господин наставник.

– Изволь: ты вышел из возраста, когда спрашивают советов. Ты ушел в плавание мальчиком, вернулся мужчиной. Старые одежки расползаются на тебе по швам. Основной закон ты знаешь, я сам вбил его тебе в голову.

Тибо в растерянности попытался настаивать, но Френель уже отвлекся. Что-то искал под раскладной кроватью. А вокруг белели горы бумаг, словно пепел после извержения вулкана.

– Так-так-так, – бормотал старик, согнувшись в три погибели и, возможно, не имея сил выпрямиться.

Но он все-таки разогнулся и положил на письменный стол небольшую коробочку, обтянутую акульей кожей.

– Мой свадебный подарок.

Тибо прекрасно знал, что находится в коробочке, и не решился к ней прикоснуться. Эма взяла ее и открыла.

– Компас? – удивилась она.

– Этот компас, – с почтением проговорил Тибо, – мой дед вручил господину де Френелю, чтобы он побывал с ним вместе на Северном полюсе.

Эма рассматривала старинный прибор.

– И он там побывал?

– Нет, – ответил де Френель. – В одном градусе от полюса мы сдались. Лед настолько скользкий, что идти невозможно, и, если честно, мы едва остались живы. Скелеты с баклажанами вместо носов. Когда я вернул королю его компас, он меня не узнал. А когда узнал, то не пожелал забрать подарок обратно.

Де Френель ткнул пальцем в принца Тибо.

– Ты понял, почему я его тебе подарил?

– Вы всегда боялись, что я потеряю из вида Северную звезду.

– Именно. А твоя милая жена… – Клеман повернулся к Эме. – Пусть подарит тебе счастье. Ты его заслуживаешь, Тибо!

Старый ученый энергично потер руки и весело воскликнул:

– Раз уж мы вспомнили Северный полюс, скажи, как поживает мой друг Альбер Дорек? Говорят, он совсем ку-ку.

Тибо подыскивал слова, чтобы как-то объяснить случившееся, но де Френель заговорил сам:

– Знаешь? Уж таков его выбор. Добряк Альбер был всегда немного с приветом, в его жизни такое не впервые. Видел бы ты, как он, сидя на льду, ел свои сапоги. Не переживай за него, Тибо. Он дал волю своей натуре. С нами со всеми рано или поздно это случается. – Клеман указал на сияющее сквозь купол солнце. – Время идет, не хочу вас задерживать. Я отказался от приглашения на сегодняшний ужин. Больше не ужинаю.

– Что за ужин?

– Прием в честь вашего возвращения. Сначала концерт, потом угощение. На самом деле, если хотите знать, торжество в честь коронации Жакара. Но он не настолько сумасшедший, как все считают, у него достаточно здравого смысла, он способен одуматься.

Тибо скривился: снова светское мероприятие, а на пирсе нет «Изабеллы», куда можно сбежать.

– Напоминаю: праздник в вашу честь, значит, вам и заказывать музыку, – закончил де Френель. – Твой брат заставил советников петь, пусть теперь потанцуют.

Эма и Тибо спускались из обсерватории, словно с облаков. С каждой ступенькой они все явственней ощущали силу земного притяжения. Внизу оба почувствовали себя усталыми и задумались о том, что их ждет.

– Хочу есть, – сказала Эма.

Тибо тут же взял курс на кухню. Не успели они сделать и трех шагов, как дорогу им преградило невероятно тощее существо.

– Ах! – воскликнуло существо.

– Ох! – испугалась Эма.

– Ой-ой, – простонал принц Тибо.

Герцог Овсянский, придворный поэт, отвесил поклон чуть не до земли. Он носил парик в форме птичьей клетки, на ногах-спичках – красные чулки, огромный плоеный воротник, на котором голова лежала, как на блюде.

– Возлюбленный принц! И… и…

– Эма Беатрис Эхея Казареи, моя супруга. Эма, позволь представить тебе герцога Овсянского.

– Сударыня? Однако! И где же имело место свадебное торжество, ваше высочество? Под какими райскими кущами? В каких дальних краях?

– В открытом море, – ответил принц Тибо, не сомневаясь, что вдохновленный событием поэт уже готовит им оду. – И прибавил ради художественной достоверности несколько подробностей: – Всего-навсего пять дней тому назад, на закате солнца, когда море казалось металлическим зеркалом.

Поэт томно хлопал ресницами.

– В ту же ночь налетела буря, она играла нашей шхуной, как кошка мышкой, – продолжал фантазировать принц Тибо. – Грозные черные волны перекатывались через палубу, обдавали пеной снасти. Злой рок позавидовал нашему счастью и решил нас уничтожить.

Герцог уже не моргал, он ловил каждое слово, спрятав подбородок в воротник.

– Но океан не пожелал забрать наши жизни, и вот мы перед вами живые, невредимые и голодные.

– Голодные! Святые небеса, мой принц, моя принцесса! Я виноват, мне нет прощения. Но весть о вашем прибытии так меня взволновала… К тому же я не смог найти у себя чернил… – Поэт перешел на шепот: – Дело в том, что я уже укладывал сундуки. Но вы вернулись, вы здесь, и я должен был вас увидеть. Должен!