С каждым ответом он всё более удивленно посматривал на меня, потом попросил мою книгу и сам стал сравнивать записи. Наконец, отодвинув обе книжки, откинулся на стул и с изумлением произнес: «Сошлось!» Ну и что? А почему бы не сойтись? Весь процесс занял всего 15 минут. Я, собственно, на большее и не рассчитывала, но для Николая Ивановича это было удивительно. Оказывается, даже в таком простейшем учете, как здесь, вольнонаёмные девчата из посёлка так неверно записывали цифры или путали накладные, что бедному руководителю нужно было каждый раз брать амбарные книги и бумаги домой и там разгребать эту писанину, по сути дела, выполнять работу за липового счетовода каждые две недели.

Теперь он был приятно удивлен, а когда это повторилось дважды, трижды и т.д., он, уверовав в мои феноменальные способности, проникся уважением и предложил делать сверку не каждые две недели, а один раз в месяц. Да, пожалуйста! Хоть в два месяца!

Николай Иванович начинал потихоньку на свою помощницу молиться, у него освободились вечера для семьи и ушла заноза из головы, что при проверке склада комиссией из командира, начальника штаба и замполита что-нибудь не сойдется. Такие проверки изредка проводились. А рядом со мной в маленькой проходной комнате штаба, где мы вели эти подсчеты в накладных, сидела девушка из местных и вела вещевое довольствие у капитана же Кузнецова. Каждую сверку они сидели допоздна и выискивали в бумагах исчезнувшую пару сапог или портянок. Мой же начальник, плотно сбитый, почти толстый (всё-таки начальник продовольственного отдела!), краснолицый и высокий мужчина с широким и уплощенным задом, только довольно крякал, поглядывая теперь уже несколько снисходительно на своего коллегу. Вот только непонятно, почему бы начальству не предложить эту должность любой женщине, жене военнослужащего.

А кто предложит? Нужно самой подсуетиться!

И тут вдруг месяца через 3-4 выяснилось, что мне придется через положенное время отправляться в декретный отпуск. Конечно, я обрадовалась, потому что уже поняла, на что я могла обречь себя, да и муж всё с большим недовольством интересовался моим состоянием, повторяя с недоумением: «Странно!» А что же странного – целый год организм перестраивался после такой встряски, какую мы с ним проделали.

Я не говорила на работе о моем состоянии, но когда мой животик уже заметно округлился, Николай Иванович стал сокрушаться, что теряет такой ценный кадр, хотя и поздравил меня. Он относился ко мне по-отечески, как к дочери, и, когда однажды я сказала, что окрошки очень «хоцца», стал втихаря приносить для меня из теплицы части свежие огурчики для окрошки, которую я поглощала в таких количествах, что булькало в горле. В это время строители уже заканчивали дом для семей офицерского состава – ДОС – и нам пообещали в нем квартиру. Для этого были основания: долго ждали, офицер с высшим академическим образованием (вот именно, Витя в части был единственный с «поплавком» – ромбиком Академии), предстоящее рождение ребенка, опять же супруга работает в штабе воинской части и все такое.

«Милые» гарнизонные дамы, особенно те, кому ничего не светило и которые жили ещё на сельских квартирах, злопыхательствовали: «Подумать только, всего полтора года в гарнизоне, а им уже обещают квартиру! Неизвестно ещё, что у нее родится!» Это же надо, такие слова было говорить и, я уверена, желать беременной женщине, чтобы у неё родилось «что-то»!

Опять же все эти сплетни передавались только исключительно из «любви» к ближнему и по мере приближения к адресату напитывались всё большим количеством яда.

Так, до меня дошли слухи, что я скопидомка, жмот, женщина хоть и молодая и даже внешне «ничего» (а?), но совершенно не «комильфо»…

Что же под этим подразумевалось? Дело в том, что, приехав на новое место жительство без плошки и ложки, я все наличествующие средства, т.е. зарплату мужа, пускала на минимализованное обустройство нашего быта. Кроме того, нам постоянно шли письма от родителей Вити с самыми различными просьбами: пришлите сахар, обои, мыло, утюг… В Шахтах были уверены, что их сыну-офицеру просто сыпятся банкноты на его лейтенантские погоны.

Когда мы уезжали, то сын предложил присылать им малую толику денег ежемесячно. «Нет, нам ничего от вас не надо!» Но просьбы о посылках съедали наш месячный бюджет почти на четверть. Я исправно покупала сахар, обои, утюг и т.д., паковала, отправляла по почте и даже считала это вполне нормальным – родители ведь. Тем более своей маме я сразу же стала переводить небольшую сумму, она ведь, спасая нас в голодные годы, даже не заработала пенсию. Посылки, переводы – все это превышало наши финансовые возможности … Виктора одевала армия, сама я ходила в своём «приданом», разнообразя его как могла: были длинные рукава – станут короткие, закрытое платье – теперь открытое, а тут приделаем пикейный воротничок с кружавчиками и такие же манжеты. Вдруг старое пройдет за новое! Нет! Не пройдет, извините! Гарнизонные дамы были гораздо внимательнее, чем я думала. Вот мне и передали их общее мнение о моих потугах придать изысканность ветоши. Передали это в виде известной и злой русской пословицы – «…делает конфетку». Тогда я ещё не умела пресечь неприятный мне разговор или поставить сплетницу на место, или просто сделать вид, насколько меня это не волнует. Но мнение это было не в мою пользу и было в какой-то мере справедливо. Я огляделась и поняла, что действительно хожу в старье. А тут ещё пришло очередное письмо с предложением купить Юлечке (младшая сестра мужа) белого и тогда очень дефицитного капрона на выпускное платье. Это меня доконало. Я, только что выслушав соболезнующий рассказ о моих «нарядах» и какую «конфетку» я пытаюсь из них сделать, была не в очень приятном расположении духа и настроении. Задумалась и разозлилась. По горячим следам написала ответ. Всю переписку со своими родственниками муж перепоручил мне, т.к. не любил и не умел писать письма, они получались у него слишком короткими и сухими: «Здравствуйте, как дела, у нас все хорошо, погода хорошая, до свидания». Мой ответ Керзону был лаконичен и, каюсь, может несколько грубоват, но четок – сначала «Здравствуйте, у нас всё хорошо и погода нормальная…», а потом «Когда у меня будет возможность купить себе капрону хотя бы на блузку, тогда мы постараемся помочь и Юлечке». Письмо, как всегда, дала на цензуру Виктору. Прочитал, помолчал… и одобрил. «Отправлять?» «Отправляй!» Но виновата, конечно, осталась скупая невестка, письмо-отказ написала-то я. Переписка на время затихла, а потом возобновилась вновь,