— Ты говоришь правду, — пробурчал Слайтман-старший. — То лите, кто сделал его, то ли те, кто пришел позже, заткнули ему рот, когда делокасается Волков, хотя он всегда предупреждает нас об их приходе, а обо всемостальном болтает без умолку.

Роланд повернулся к самому крупному фермеру Кальи.

— Введи нас в курс дела, сэй Оуверхолсер.

На лице Тиана Джеффордса отразилось разочарование: онрассчитывал, что Роланд обратится к нему. На то же, похоже, надеялась и егожена. Слайтман-старший кивнул, одобряя выбор Роланда, как единственновозможный. Оуверхолсер совсем не раздулся от гордости, как предполагал Эдди.Вместо этого он секунд тридцать смотрел на свои скрещенные ноги и короткиесапоги, потирал щеку, собираясь с мыслями. На поляне воцарилась полная тишина.Эдди слышал, как шуршит под ладонью фермера двух или трехдневная щетина.Наконец, он вздохнул, кивнул и вскинул глаза на Роланда.

— Я говорю, спасибо, сэй. Должен признать, ты не такой, когоя ожидал увидеть. Как и твой тет, — Оуверхолсер повернулся к Тиану. — Тыоказался прав, Тиан Джеффордс, вытащив нас сюда. Нам необходима эта встреча, яговорю, спасибо тебе.

— Это не я вытащил тебя сюда, — ответил Джеффордс. — ЭтоСтарик.

Оуверхолсер кивнул Каллагэну, тот кивнул в ответ, затемизувеченной рукой начертил в воздухе крест, как бы говоря, так, во всякомслучае, подумал Эдди, заслуга принадлежит не ему, а Богу. «Может и так, — решилон, — но, когда дело дойдет до каштанов, которые придется таскать из огня, яставлю два доллара против одного, что проделывать это придется Роланду изГилеада, а не Богу и Человеку-Иисусу, этим небесным стрелкам».

Роланд ждал, лицо оставалось спокойным и бесстрастным.

Наконец, Оуверхолсер начал. И говорил почти пятнадцатьминут, медленно, но только по теме. Начал он с близнецов. Жители Кальипонимали, что рождение близнецов скорее, исключение, чем правило в другихчастях мира и в прошлом, но в их местах, на Великой Дуге, исключением являлисьдети, рождающиеся по одному, вроде Аарона Джеффордса. Не просто исключением —крайне редким исключением.

И где-то сто двадцать лет тому назад (а может, стопятьдесят, точнее не скажешь) Волки начали свои набеги. Они появлялись не прикаждом поколении, то есть через двадцать лет, приходили реже, но ненамного.

Эдди подумал о том, чтобы спросить, каким образом Древнимлюдям удалось заткнуть Энди рот в вопросе о Волках, если со времени первогонабега не прошло и двух столетий, но потом отказался от этой мысли. Задаватьвопрос без надежды получить на него вразумительный ответ — потеря времени, каксказал бы Роланд. Однако, это интересно, не так ли? Интересно пофантазировать,когда кто-то (или что-то) последний раз программировал Энди-Посыльного (сомногими другими функциями).

И почему.

Детей, в возрасте от трех до четырнадцати лет увозили навосток, в Тандерклеп (Эдди заметил, как по ходу рассказа Слайтман-старший обнялсына за плечи). Там они оставались недолго, может, четыре недели, может, шесть.Большинство из них возвращались. По общему мнению те, кто не возвращался,умирали в этой стране Тьмы: погибали от того бесчеловечного ритуала, которыйпревращал большинство в рунтов.

Возвращались дети полными дебилами. Пятилетние более неумели говорить, что-то мычали, пальцами указывали на то, что хотели взять илиполучить. Подгузники, которыми уже года два как не пользовались, вновь шли вход. Дети-рунты ходили под себя до десяти, а то и двенадцати лет.

— Тиа до сих пор писается где-то раз в шесть дней, а размесяц обделывается, — вставил Тиан Джеффоррдс.

— Слушайте его, — мрачно согласился Оуверхолсер. — Мой брат,Уэлленд, оставался таким же до самой смерти. И, разумеется, им требовалсяболее-менее постоянный присмотр. Если они добирались до какой-нибудь еды,которая им нравилась, ели, пока не лопались. Кто приглядывает за твоей сестрой,Тиан?

— Моя кузина, — ответила Залия, прежде чем Тиан успелоткрыть рот. — Теперь могут немного помочь Хеддон и Хедда, они уже достаточновзрослые… — она замолчала, видать, поняла, о чем говорит. Рот дернулся, большеона не произнесла ни слова. Впрочем, и так все сказала. Да, сейчас помочь моглиХеддон и Хедда. А на следующий год помогать будет только один из близнецов.Тогда как второй…

Ребенок, увезенный десятилетним, возвращался с зачаткамиречи, но новых слов выучить уже не мог. Хуже всего было самым старшим.Возвращаясь, они смутно помнили, что с ними сделали. Что у них украли. Онимного плакали или неподвижно сидели, уставившись на восток. Словно видели своимозги, порхающие, как птицы, в темном небе. С полдюжины из них даже покончили ссобой (тут Каллагэн перекрестился).

Рунты оставались малыми детьми как по речи, так и поповедению до шестнадцати лет. А потом, внезапно, в большинстве своем ониначинали расти, быстро превращаясь в молодых гигантов.

— Такое невозможно себе представить, если не увидетьсобственными глазами, не пережить этого, — Тиан смотрел в землю. — Невозможнопредставить себе, какая это боль. Когда у ребенка режутся зубки, вы знаете, какони кричат?

— Да, — ответила Сюзанна.

Тиан кивнул.

— А тут режется все тело, поверьте мне.

— Слушайте его, — продолжил Оуверхолсер. — Шестнадцать иливосемнадцать месяцев мой брат спал, ел, кричал и рос. Я до сих пор помню, какон кричал даже во сне. Я вылезал из кровати, подходил к нему и слышал тихийсвист, доносящийся из его груди, головы, ног. Ты был звук растущих в ночикостей, слушайте меня.

Эдди мог понять весь этот ужас. Он слышал и читал немалоисторий о великанах, но до этого момента никогда не задумывался о том, каковоэто, вырасти в великана. «А тут режется все тело», — Эдди повторил про себяслова Тиана, и кожа его покрылась мурашками.

— Рост продолжался не дольше полутора лет, но мне остаетсятолько гадать, каким этот срок казался им, ибо, возвращаясь назад, они напрочьтеряли чувство времени.

— Вечностью, — ответила Сюзанна, сильно побледнев. — Этиполтора года казались им вечностью.

— Свист по ночам, вызванный ростом их костей, — Оуверхолсертяжело вздохнул. — Головные боли, вызванные ростом черепа.

— Один раз Залман кричал не переставая девять дней, — голосЗалии звучал бесстрастно, но Эдди видел ужас в ее глазах; видел его оченьхорошо. — Скулы выпирали. Лоб закруглялся и выдавался вперед, а наклонившись кнему, можно было услышать, как трещат расширяющиеся кости черепа. Совсем, какветки дерева под тяжестью льда.

Девять дней он кричал. Девять. Утром, днем, ночью. Кричал и кричал.Из глаз хлестали слезы. Мы молились богам, чтобы он сорвал голос, но нет, несрывал. Если бы у нас была винтовка, я уверена, мы бы пристрелили его, чтобыположить конец этой боли. Мой добрый отец уже собрался перерезать ему горло,когда все закончилось. Кости скелета, правда, какое-то время еще росли… ноголова, причинявшая особую боль, перестала, спасибо вам, боги, иЧеловеку-Иисусу тоже.