– Уххх, как радикально, – усмехнулась я. – А потом ты построил дом с несколькими спальнями и отчетливым желанием обзавестись женщиной, и, возможно, даже новыми детьми.

– Ну, это события совсем недавние, а я тебе о давних рассказывал. Киран уже взрослый, так что почему бы и нет?

– Но, в таком случае, что тебя в Афине не устраивает? Красивая, да и относительно молодая, вполне еще сможет детей тебе родить.

– Ну, знаешь… Афина она… Как бы это помягче тебе сказать… Мне было бы с ней сложно разговаривать.

– Ты о том, что она не начитанная, как ты?

– Да даже не об этом. К примеру наш с тобой диалог – отличный ведь, так? Почему?

– Почему? – заинтересованно посмотрела на собеседника я.

– Потому что мы оба умеем не только говорить, но и слушать. У Афины же всё немного… Проще…  – Шеридан пытался себе помочь взмахами рук, дабы случайно не оскорбить женщину, которой здесь даже не было. – Афина, она умеет только говорить… Говорить-говорить-говорить…

– Ха-ха-хах!.. – я не выдержала и брызнула смехом, чего бы со мной точно не произошло, не будь я хмельна, и мой смех сразу же передался и моему собеседнику. – Ты джентльмен даже после трех бокалов вина и даже для той дамы, которой рядом с тобой сейчас нет. Так что же, выходит у тебя было всего две женщины?

– А этого мало?

– Ну, мужчины твоего возраста обычно имеют вагон и маленькую тележку рассказов о количестве женщин в их жизнях, большая половина из которых зачастую выдумана.

– А у тебя-то самой сколько парней было?

– Упс… – поджала губы я, но алкоголь сделал своё дело и вновь подточил их на усмешку. – Так мне и надо: меньше буду высмеивать чужой опыт, – гулко выдохнула я. – На самом деле у меня тоже было всего два парня.

– Стоп-стоп-стоп, агент Нэш, – потряс указательным пальцем перед моими глазами Шеридан. – Я начинал с самого начала, так что давай и ты начинай с него же.

– Уффф… – набрав в щеки воздуха, снова гулко выдохнула я. – И с чего же начать свою историю?

– Можно считать, что я начал свой рассказ еще задолго до этого разговора: ты знаешь о том, кто мои родители, знаешь что-то о моём детстве. Думаю, ты можешь начать с этого. Итак, Дэшиэл, расскажи мне о своих родителях и своём детстве.

Какая ужасная идея. Просто ужасная.

– Ты когда-нибудь слышал о прокуроре Батисте Нэше? – решила начать с больного я.

– Подожди, – прищурился Шеридан. – Ты родственница этого сухаря?

– О, вижу, что ты всё-таки слышал о нём… – я выдохнула и поджала губы. – Я его дочь.

На секунду Шеридан замер.

– Серьезно? – он вскинул брови в неприкрытом удивлении. – Ты на него совсем не похожа.

– На старого плешивого старика? Спасибо, – ухмыльнулась я, – на него я действительно не похожа. Да и на мать я, честно говоря, совсем не смахиваю. Судя по архивным семейным фотографиям, я чуть ли не точная копия своего красавчика деда по материнской линии, но ни дедушек, ни бабушек я не знала – все они умерли до моего рождения, – поставила бокал на пол у своего бедра я.

– Дочь знаменитого Батиста Нэша… – задумчиво смотрел на меня сверху вниз Шеридан. – Наверное, не самое веселое у тебя детство выдалось.

– Ладно, слушай с самого начала, – скрестив вытянутые на полу ноги, произнесла я и, подняв бокал и сделав пару глотков, продолжила. – Мои родители познакомились, когда отец уже крепко стоял на ногах и уверенно шагал по карьерной лестнице, а мать была студенткой театрального колледжа и только мечтала стать актрисой. Сам посуди: ей восемнадцать, ему двадцать девять – разрыв колоссальный.

– Да брось, не такой уж и большой, всего-то одиннадцать лет. У нас с тобой разница в десять лет ровно, но это ведь совсем незаметно.

– Это потому что мы оба уже сформировавшиеся и в каком-то смысле состоявшиеся личности. У моих же родителей всё было сложнее. Нагулявшийся и состоявшийся мужчина и восемнадцатилетняя девчонка не нюхавшая жизни: как думаешь, в подобном союзе вообще возможно было избежать подавления?

– Очевидно, вопрос риторический.

– Именно, – я сделала еще один глоток. – В общем, сказочная мечта молоденькой девчушки по имени Рошель стать знаменитой актрисой разбивается о скалы жестокой реальности, когда спустя год отношений с молодым, но уже весьма успешным судьёй, она обнаруживает свою беременность. Но, представляешь, она оставляет колледж и ставит на актерской карьере ярко-красный крест не из-за беременности, а из-за того, что её жених против её “легкомысленной мечты”, какой он её всегда называл. Отец считал неприемлемым, что будущая миссис Нэш может мечтать стать женщиной, целующей на сцене или на экране – без разницы – не мужа, а другого мужчину, которому не хватило мозгов, чтобы стать кем-то более значимым, нежели банальным актером. Представляешь, его возмущали мечтания моей матери, – криво ухмыльнулась я, заглянув в свой уже наполовину опустевший бокал. – Причём его возмущали самые важные мечтания в её жизни. Например, после рождения Бруно, моего старшего брата, она была поглощена младенцем, потому как всегда мечтала о большой семье, но моему отцу было не до семьи. Представь себе, она едва смогла уговорить его на второго ребенка, а на третьего уломать так и не смогла. После моего рождения он наотрез отказался заводить еще детей, хотя его финансовое положение позволяло содержать хоть целую детскую футбольную команду. До сих пор не понимаю, в чём была его проблема: он постоянно пропадал на работе, его даже на выходных дома порой не бывало, так что все трудности родительства в девяноста пяти процентах лежали на плечах моей матери. Она уже отказалась ради него от мечты стать актрисой, как он мог требовать у нее отказаться от мечты стать матерью его детей?

– Очевидно, твоя мать – поразительная женщина.

– Да это так… – я сглотнула, вновь обратившись взглядом к своему бокалу. – Она во мне с Бруно души не чаяла. Не пропускала ни одного нашего школьного мероприятия, устраивала потрясающие выездные уикенды… – почувствовав горечь во рту, я сделала еще один глоток из своего бокала.

– Её больше нет? – приглушенно то ли спросил, то ли констатировал мой собеседник.

– Да, нет, – ответила в бокал я.

– Мне жаль.

– Ладно… Слушай дальше, – выдохнула я, решив продолжать рассказывать дальше, чтобы не сосредотачиваться на своей боли. – За полтора года до развода мои родители сильно поссорились, хотя прежде почти никогда не разрешали спорные вопросы подобным образом, отличаясь весьма сдержанными отношениями, и я случайно стала свидетельницей той ссоры. Бруно, вроде как, был в спортивном лагере, а мне не спалось и я решила сходить на кухню за молоком, но остановилась на полпути, услышав голоса в гостиной. Перепалка у них произошла мощная. Мать говорила о том, что хочет еще детей и еще что-то о своих тикающих биологических часах, на что отец ответил ей, что ему и двух детей более чем достаточно, уже только из них, то есть из меня и Бруно, ему нужно вырастить законопослушных граждан. Представляешь? Он хотел вырастить нас не добрыми, не верными, не умеющими мечтать, не просто счастливыми, а именно законопослушными, – фыркнула я, поднеся вновь бокал к губам. – В этом весь он… В общем, та их ссора закончилась словами отца о том, что желание его жены родить еще хотя бы одного ребенка – это банальная блажь скучающей домохозяйки. Неудивительно, что с таким отношением к семье и безразличием к жене, он в итоге нас потерял, – выдохнула я. – С мужчиной, в последствии ставшим моим отчимом, мать познакомилась за полгода до развода. Это знакомство случилось при мне. Мы с мамой возвращались из супермаркета, как вдруг у нас, прямо посреди дороги, сломалась машина. Проезжающий мимо водитель с немецкой овчаркой на переднем сиденье остановился и предложил нам свою помощь. В итоге он дотащил наш автомобиль до своего магазина автозапчастей и собственноручно починил что-то дымящееся под нашим капотом, причем сделал это совершенно бесплатно… До сих пор помню, как они мило улыбались друг другу, пока он ковырялся в нашей машине, и как мама радостно гладила эту невероятно красивую овчарку, – я повела бровью. – Мужчину звали Бертрам Сеймур, он был высоким, загорелым и сильным, всего на год старше моей матери, такой улыбчивый и любезный… В общем, искру этих отношений запалил именно Бертрам, сказав матери о том, какая она красивая и какая у нее красивая я. Помню, я была приятно удивлена тем мгновенным преображением матери, которое вызвали слова и уделенное ей внимание этого человека. Я тогда еще попыталась припомнить, слышала ли я, чтобы мой отец когда-нибудь называл мою мать, которая действительно была весьма красивой женщиной, красавицей, какой назвал её этот мужчина, но так вспомнить и не смогла… Домой мы в тот день вернулись поздно, после того, как Бертрам трижды угостил нас мороженым, и во время ужина мама рассказала отцу о поломке машины, умолчав о сопутствующих этой истории подробностях. Отец никогда не разбирался в машинах, поэтому не нашел ничего лучшего, чем пообещать матери купить ей новый автомобиль, но она отказалась от столь заманчивого предложения, сославшись на то, что она слишком уж приросла к своей старой машине. Отговорка слабая, как лёд при первых заморозках, но отцу было хоть кол на голове теши – он то ли не признавал, то ли действительно не замечал существования эмоциональной составляющей женщины, живущей с ним под одной крышей и умудрившейся родить от него двух детей. В общем, моя мать стала встречаться с тем мужчиной под предлогом ремонта своего не такого уж и старого автомобиля, отец же продолжал ничего дальше своего носа не видеть, так как круглосуточно прозябал на своей обожаемой работе. Мне тогда только недавно десять лет исполнилось, но не смотря на свой возраст я попыталась поговорить о происходящем с мамой, потому что, как бы сильно она не конспирировалась, я всё прекрасно понимала – сообразительнее отца в этом плане вышла. Помню, это был серьезный разговор двух женщин, – я наигранно сдвинула брови, пытаясь высмеять ту свою детскую серьезность. – Она тогда пообещала мне, что ни за что не переспит с другим мужчиной, пока состоит в браке с моим отцом, и даже дала мне честное материнское слово. Это, почему-то, меня успокоило. А через полгода она подала официальное заявление на развод с отцом, – я тяжело выдохнула, и сделала еще один глоток из своего бокала. – Отец был слишком горд, чтобы её удерживать. Представляешь, даже считал, что она сама скоро к нему вернется, а он еще подумает над тем, брать ли её назад или отвергнуть её возвращение. Это я позже от брата узнала. Как узнала позже от Бертрама о том, что они с моей матерью, как она мне однажды и пообещала, так и не переспали, пока она не подала заявление на развод с моим отцом. Два случайных факта, узнанных мной от разных людей в разное время, оба вызвавшие во мне искреннее удивление… – упираясь затылком в стену, я на несколько секунд задумалась, но решила продолжить. – Развод был быстрым и практически безболезненным, оформился всего за месяц, по истечению которого мать переехала к Бертраму, в его полудом-полумагазин, всего с двумя чемоданами в руках. После развода ей практически ничего не досталось, а тягаться с прокурором, которым отец стал в том же году, ей представлялось бессмысленным, да она и не хотела. Даже её машину отец потребовал оставить в гараже, якобы желая позже отдать её Бруно, – я снова на секунду задумалась. – Так получилось, что мать забрала меня с собой, а шестнадцатилетний Бруно остался с отцом. Помню, когда дело дошло до деления детей, отец спросил меня, с кем я хотела бы остаться. Естественно я выбрала мать. Отец даже не сопротивлялся – просто отдал меня ей и в-с-ё… – процедила я. – И с тех пор, как я выбрала её, он, и без того чужой и далекий, охладел ко мне еще больше. В ледяную же глыбу по отношению ко мне он превратился после того, как узнал о том, что я поставила перед собой цель попасть в ФБР. Типа по стопам отчима пошла, вместо того, чтобы выбрать сферу деятельности своего биологического отца… – криво ухмыльнувшись, фыркнула я. – А Бруно тогда остался с отцом. Не потому, что хотел, а потому, что мужская солидарность или как это у вас, мужчин, называется, не позволила ему последовать за нами. Типа поступил благородно – остался с отцом, чтобы тот не почувствовал себя брошенным всеми. Бруно у нас добряк каких еще поискать нужно. Впрочем, терпеть ему из-за своей доброты пришлось недолго: через два года он поступил в колледж и съехал наконец от отца, способного только на “здравую не значит справедливую” критику и не способного на хоть какую-нибудь душевную теплоту. Может быть к Бруно отец и мог бы испытывать более теплые чувства, особенно после того, как тот решил остаться жить с ним, но брат слишком часто гостил у нас с матерью, хотя всегда ночевал исключительно в отцовском доме, и это его вполне нормальное желание общаться с матерью здорово задевало отца. Однажды отец даже попытался потребовать у него, чтобы он не прекратил, но урезал количество встреч с нами, но в этом случае Бруно был твёрд и непоколебим, как отец со своей работой – он сказал, что будет общаться с нами сколько захочет и когда захочет, а раз он так сказал, значит так оно и будет. В итоге теперь отец с Бруно находится в прохладных отношениях, а со мной, после моего поступления в академию ФБР, вообще пребывает в “никаких” отношениях. Мне кажется, что он меня даже за дочь не воспринимает, – хладнокровно повела бровью я, смотря в никуда прямо перед собой, и, подождав пару секунд, сделала еще один небольшой глоток. – В общем, жизнь после развода родителей продолжалась и, в каком-то смысле, она у меня стала даже более радостной, потому что я еще никогда не видела свою мать такой счастливой. Уже спустя неделю после нашего переезда к Бертраму у нас появился первый щенок, хотя у Бертрама уже была немецкая овчарка, а еще спустя какое-то время мама завела канарейку. Мой отец запрещал – именно запрещал – заводить домашних животных, видя в них лишнюю трату денег, излишний шум, шерсть и перья, и неоправданные хлопоты. Даже в таком вопросе он подавлял мамины мечты – не ему ведь было присматривать за домашним питомцем, так в чем проблема? Да он бы щенка даже в глаза не увидел, если бы мама вдруг решилась тайно поселить его в нашем доме, так поздно отец возвращался домой с работы и так рано на нее уходил. Вооот… – я заглянула в свой бокал, в нем осталось не так уж и много. – Мать оформила второй брак уже спустя три месяца после развода, и они с Бертрамом сразу же начали пытаться завести детей, хотя, вроде, пытались это сделать еще до официального вступления в брак… Не суть… – я выдохнула. – У Бертрама детей не было и прежде он никогда не был женат, так что энтузиазмом стать отцом он горел не меньшим, чем моя мать желала забеременеть, но первое время у них почему-то не получалось с этим. В конечном итоге мама смогла забеременеть только спустя год, когда уже начала отчаиваться, а еще через три года она забеременела снова. Так у меня появились две сестры: Эшли сейчас уже шестнадцать, а Клэр только тринадцать, – я сдвинула брови. Видимо выпитое вино немного путало мои мысли, но Шеридан решил мне помочь.