Он приподнял руки, еще выше задирая ее платье, и она охнула, когда его пальцы приблизились к тому месту, где сходились ее бедра.

– Я не думаю, богиня, я знаю. Я мог бы заставить тебя преклониться передо мной.

Персефона прикусила губу, и его взгляд опустился к ее губам. Так что она наклонилась к нему и прижалась к его губам своими.

Его рот сразу же приоткрылся, и ее язык устремился вглубь, чтобы взять то, что она считала своим. Она погрузила пальцы ему в волосы, наклоняя его голову, чтобы поцеловать еще глубже. В этой позиции она ощущала свою власть.

Ее губы скользнули по его щеке и прикусили мочку его уха.

– Это ты преклонишься предо мной, – сказала она и придвинула бедра еще ближе к нему. Его пальцы сдавили ее кожу, и она прижалась к богу, касаясь его щеки своей. – И мне не придется даже приказывать.

Она не думала, что его руки могут обхватить ее еще сильнее, но Аид без особых усилий поднял ее и снова усадил рядом с собой. Он поправил ее платье и накрыл сверху своим пиджаком.

– Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, богиня.

Она поморгала, сбитая с толку. Он отверг ее.

– Да ты просто боишься.

Аид ничего не ответил, но, когда она взглянула на него, он смотрел в окно, стиснув челюсти и сжав кулаки, так что у нее появилось ощущение, что, может, она и права.

Не прошло и нескольких минут, как она уснула в его объятиях.

Проснувшись, Персефона осознала две вещи: во-первых, она лежала в чужой кровати, а во-вторых, она была голой. Она резко села, прижимая к груди черные шелковые простыни. Она находилась в спальне Аида – эта комната была знакома ей по тому дню, когда богиня весны упала в Стикс и Аид исцелил ее. А сам Аид сидел перед пылающим камином. Это, наверное, был его самый божественный облик за все время их знакомства. Он выглядел идеально – волосок к волоску, на пиджаке ни складочки, все пуговицы застегнуты. В одной руке у него был бокал с виски, и пальцы другой касались губ. Ему невероятно шел свет от потрескивающего камина – бушующего, как и его глаза.

Она поняла, что, хоть Аид и сидел в расслабленной позе, он был глубоко ранен.

Бог встретился с ней взглядом, но ничего не сказал – лишь сделал глоток из своего бокала.

– Почему я голая? – спросила Персефона.

– Потому что ты на этом настояла, – ответил он голосом, абсолютно лишенным того едва сдерживаемого желания, которое он продемонстрировал в лимузине. Она плохо помнила прошедшую ночь, но была уверена, что никогда не забудет прикосновение пальцев Аида к своим бедрам, как и сладкое трение, посылающее по ее телу электрические волны. – Ты была твердо настроена соблазнить меня.

Персефона тут же вспыхнула и отвела взгляд.

– А мы…

Аид мрачно рассмеялся, и Персефона так крепко стиснула зубы, что у нее заболела челюсть. Почему он смеется?

– Нет, леди Персефона. Поверьте, когда мы переспим, вы это запомните.

Когда?

– Твоя самонадеянность настораживает.

Его глаза сверкнули.

– Это что, вызов?

– Просто скажи мне, что случилось, Аид! – потребовала она.

– Тебя чем-то накачали в «Ля Роз». Тебе повезло, что ты бессмертная. Твое тело быстро сожгло яд.

Очевидно, недостаточно быстро, чтобы предотвратить сегодняшнее смущение.

Она вспомнила официантку, которая подошла к ним и предложила напитки, сказав, что они за счет заведения. Она почти сразу выпила свой и начала танцевать, музыка гремела, огни ослепляли, и от каждого движения у нее все сильнее кружилась голова.

Она также помнила руки на своем теле и прикосновение холодных губ.

– Адонис… – произнесла Персефона. При упоминании имени смертного у Аида напряглась челюсть. – Что ты с ним сделал?

Аид взболтал виски, прежде чем выпить его до последней капли. Он отставил бокал в сторону, не глядя на нее.

– Он жив, но только потому, что был на территории своей богини.

– Ты знал! – Персефона вскочила с постели, и вокруг нее зашуршали шелковые простыни Аида. Его пронизывающий взгляд опустился вниз, обводя каждую линию ее тела. Она будто стояла перед ним совсем голой. – Поэтому ты говорил, чтобы я держалась от него подальше?

– Уверяю тебя, есть намного больше причин держаться подальше от этого смертного, чем благо, которым его одарила Афродита.

– Это какие же? Ты не можешь ожидать, что я пойму, если ничего не объясняешь! – Она шагнула к нему, хотя глубоко внутри знала, что это опасно. Над чем бы Аид ни размышлял этой ночью, было очевидно, что это его еще не отпустило.

– Я ожидаю, что ты поверишь мне, – сказал он, поднимаясь. Это прямолинейное заявление поразило ее. – И если не мне, то моей силе.

Она даже не подумала о его силах – способности видеть душу такой, какая она есть, без прикрас. Что он увидел, взглянув на Адониса?

«Вор, – подумала она. – Манипулятор».

Аид отошел от нее, чтобы снова наполнить стакан у маленького бара.

– Я подумала, что ты ревнуешь!

Аид собирался сделать глоток, но вместо этого рассмеялся. Его реакция одновременно разозлила и задела ее.

– Не притворяйся, будто не испытываешь ревности, Аид. Прошлой ночью Адонис меня поцеловал.

Аид с грохотом опустил бокал на стол.

– Давай, продолжай напоминать мне об этом, богиня, и я обращу его в пепел.

– Так ты все-таки ревнуешь!

– Ревную? – Он зашагал к ней. – Этот ублюдок прикоснулся к тебе, хотя ты была против. Я отправлял души в Тартар и за меньшее.

Она вспомнила гнев Аида на Дункана, огра, который поднял на нее руку, и до нее дошло, почему он на взводе. Он наверняка страстно желал найти Адониса и испепелить его.

– Я… прости. – Она не знала, что сказать, но его страдания казались такими сильными, что она решила немного ослабить их извинениями.

Но сделала лишь хуже.

– Не смей извиняться. – Он обхватил ладонями ее лицо. – Не за него. Никогда за него. – Он всмотрелся в ее лицо и прошептал: – Почему тебе так отчаянно хочется ненавидеть меня?

Ее брови сошлись на переносице, и она накрыла его ладони своими.

– Я не ненавижу тебя, – тихо произнесла она.

Аид помрачнел и отстранился от нее. Резкость его движений удивила девушку, и гнев с напряжением вернулись.

– Не ненавидишь? Стоит ли мне напомнить тебе? «Аид, властитель подземного царства, богач и, не без основания, самый ненавидимый смертными бог, демонстрирует очевидное неуважение к человеческой жизни».