– Хочешь, я с тебя слезу?

– Не хочу. Я не хочу, чтобы ты с меня слезал. Что тыпристал?

Он пристал потому, что боялся, что ей неудобно, хотя он оченьстарался опираться на локти. Она пошевелилась, и он нехотя перекатился на бок,продолжая тем не менее прижимать ее к себе. Она пристроила голову ему вподмышку и сказала оттуда:

– Ты замечательный.

Это признание привело его в восторг. Самый банальный щенячиймальчишеский восторг. Он даже выдохнул с облегчением.

– Ты что? – спросила она с интересом, все еще из егоподмышки. Кожей он чувствовал, как шевелятся ее губы.

– Я рад, – просто ответил он, и они помолчали. Она чутьповернула голову и задышала ровнее и глубже, и он спросил с изумлением: – Тычто, спишь?

Не открывая глаз, она засмеялась:

– Что тебя так удивляет? Вот если бы я сейчас пустилась впляс, вот тогда ты должен бы удивиться…

– А я бы, пожалуй, того… Мог бы… – сказал Тимофей задумчиво,оценивая свое внутреннее состояние.

– Что?

– В пляс. А?

Она подняла голову и посмотрела ему в лицо, и онизахохотали, как пара идиотов.

Ветер налегал на стекла. За окном стояла холодная балтийскаяночь, полная шума моря и призрачного сияния весенней луны. Необыкновенная ночь.

– Тебе с утра с министром культуры встречаться, – позевывая,напомнила Катерина, плотнее зарываясь в его бок.

– Я помню, – ответил он, думая о чем-то другом. – Я всепомню.

– Что тебя смущает, Тим? – спросила она осторожно. Вдруг онуже жалеет, что переспал с ней?

Он потерся заросшим подбородком о ее макушку. Ему нехотелось думать о встречах и министрах. Он был весь успокоенный, разнежившийся,теплый и томный. Каким-то краем сознания он понимал, что это ненадолго.Кончится эта волшебная необыкновенная ночь, она уже почти кончилась, начнетсяобыкновенный прозаический день, в котором не будет места неконтролируемымэмоциям и опасной расслабленности.

Чувствуя, что у него стремительно портится настроение,Тимофей на секунду заколебался. Возможностей было всего две – встать и уйти, очем невыносимо даже подумать, или прижать ее покрепче, обняв гладкую розовуюспину, стиснуть ногами бедра, сунуть нос ей в волосы, вдохнуть ее запах…

Катерина слегка отодвинулась, и он понял, что выбор за ним.

И это был не простой выбор.

Можно ведь убедить себя, что ничего не произошло – в общем ицелом так оно и было. Можно объяснить чем-нибудь собственное звериноенеистовство – в конце концов, он не старый еще мужик, с нормальным, еще нестарым набором гормонов. Но откуда это совсем незнакомое чувство полнойрасслабленности и внутреннего покоя и ощущение правильности происходящего, какбудто после долгой дороги он наконец вернулся… куда?

Ему нужно работать. Он должен обдумать покушение.Созвониться с Серегой, понять, в чем дело – в войне или в выборах. С утравстреча с министром – зачем она, к черту, нужна! – а он совершенно не готов. Унего должна быть ясная и холодная голова, а ему ничего не хочется, только былежать рядом с этой девушкой, чувствуя ее рядом, всю – от распухших губ до странномаленьких ступней…

– Ну что? – спросила она с легкой насмешкой. – Надумал?

Она все понимала, и это почему-то его раздражало.

– Пойду я, Кать, – сказал он голосом обычного ТимофеяКольцова. – Скоро утро, тебе надо поспать.

– Спасибо за заботу, – холодно ответила она, едваудержавшись прибавить – Тимофей Ильич, и повыше натянула одеяло.

– Утром увидимся, – пробормотал он, отступая к двери, ичерез пять секунд оказался на свободе.

В полутемном коридоре, соединяющем гостевое крыло состальной частью дома, он остановился, натягивая свитер. Ночь за окном была ужене глухой, а сизой, предутренней. Луна сияла сквозь голые ветки оглашеннымвесенним светом. Тимофей замер, глядя в парк, так и не натянув до конца свитер.

Эта девушка – твой первый и последний шанс, сказал кто-тоему в ухо. Вернись. Скажи, что просто боишься. Что не знаешь, как правильносебя вести, ведь ты привык, чтобы все было правильно. Может быть, она знает ирастолкует тебе, и все в твоей жизни наконец станет на свои места. Ты же хотелрассмотреть ее поближе. Узнать, из чего состоит ее уверенное, доброжелательное,неистерическое отношение к жизни. Ты слишком поторопился и так ничего и неузнал. Вернись, еще не поздно.

Тимофей вдруг стукнул кулаком в переплет окна и почти бегомбросился в свой кабинет.

В темноте он с размаху ударился плечом о косяк и так хлопнулдверью, что вздрогнули тяжелые портьеры на окнах.

* * *

В прессу ничего не просочилось. Журналисты о покушении наТимофея Кольцова ничего не узнали, и предвыборный штаб продолжал заниматьсяобычной работой.

Слава Панин с Мишей Терентьевым почти не выезжали изКалининграда, Скворцов мотался туда-сюда вместе с Катериной, а Приходченко восновном сидел в Москве, согласовывая и утрясая с Абдрашидзе детали, которыеменялись чуть ли не каждый день.

“Тот берег” после публикации “цитатника”, как назвалаКатерина свою подборку высказываний про каждого из кандидатов, несколькоизменил тактику. Стало потише, но это напоминало затишье перед бурей. Откуда-товылезла еще пара кандидатов, то ли от ЛДПР, то ли от фашистов, и оттянула частьголосов на себя, что моментально отметили рейтинги. Кроме того,зарегистрировался еще один кандидат в губернаторы по имени Тимур Кольцов. С нимвообще история была очень мутная, никто не знал, чей он и откуда взялся, хотя всепонимали, что сделано это для того, чтобы запутать избирателей перед “последними решительным”.

Катерина срочно сняла Сашу Андреева с крымских вин иотправила выяснять подноготную Тимура Кольцова.

Однофамилец новоявленного кандидата после покушения сделалсяраздражительным и свирепым, за что моментально был переименован из Кота Тимофеяв Медведя Шатуна.

Работать с ним стало невозможно – он не допускал к себеАбдрашидзе, не говоря уж о Приходченко, совещания одно за другим отменял,пресс-службу на дачу больше не звал, что очень затрудняло работу – приходилосьловить его в Калининграде. Это было трудно, потому что перемещался ТимофейИльич по родным, а также зарубежным просторам с немыслимой скоростью, иКатерина тоскливо думала, что это от нее он спасается таким поспешным бегством.

Напрасно он суетится. Она не собиралась мешать ему илипривязываться с проявлением теплых чувств. Странно только, что он такперепугался. И совсем на него не похоже. Вряд ли существовало что-то, что моглонапугать Тимофея Кольцова.