Станиславский взглянул с тревогой на Мултыха.

— Бог милостив, — проговорил он.

Мултых опустил голову.

— Так вот, батюшка, в России революция, она все разгорается. Что ж дальше, что делать? — спросил он.

Станиславский выпрямился, поднял руку, как пророк, и сказал:

— Бог своими устами выносит приговор смутьянам. Вот что, сын мой… — Произнося слово «сын», он вдруг запнулся. — Помнишь, — поспешно повторил он, — как Христос изгнал из Иерусалимского храма менял — продавцов голубей?

— Да, помню.

— Так вот изгоним и мы всех тех, кто в нашем храме окажется разбойниками. Это повелевается нам законом божьим, и если тут прольется кровь… то этой крови не надо бояться. Это спасет Россию, царя и народ русский.

Мултых откинул свою черную голову, словно испугался его слов.

— Да, — продолжал благочинный, — не будем бояться… Бог и милость его с нами.

— Да, это все хорошо. Но здесь уже не отдельные лица, здесь уже массы. Вот о чем я говорю. Они заражены коммунизмом, — не отставал Мултых. — Как бороться с массами?

— Прежде всего надо примениться к обстоятельствам. Я все время думаю об этом… Дьявол хитер… Побереги себя… — ответил Станиславский каким-то дрожащим голосом.

3

Часов в восемь вечера стали собираться гости. В зал вошла небольшого роста, худенькая, но чрезвычайно важная уже пожилая дама с острым, лисьим личиком. Это была лучшая подруга Натальи Андреевны, потомственная дворянка Юлия Кирилловна Бургунская.

Наталья Андреевна обняла свою приятельницу и расцеловала. Юлия Кирилловна протянула Мултыху сухую, длинную руку с кольцом, на котором был сделан рельеф мужской головы из розового матового камня. Мултых галантно поцеловал руку.

— Вот ты какой стал! — сказала Бургунская, разглядывая его в лорнет. — Господи, да ведь ты красавец! Ах-ах, подумать только, он уже ротмистр!.. Ну, дай бог тебе здоровья! Будь гордостью земли русской. Теперь на вас, героев, одна надежда. Дворяне, не пожалейте за нашего русского царя ни жизни своей, ни крови, — ее лисья мордочка еще больше заострилась. — Но какой же ты красавец, тебе невесту нелегко найти! — И зашептала ему на ухо: — У меня в институте благородных девиц было сто двадцать дворянок, выберем!

Затем она обратилась к Станиславскому.

Мултых облегченно вздохнул.

В эту минуту в зал вкатился маленький, пухлый и круглый, как шар, в зеленоватом мундире, градоначальник Холданов. С ним вошла высокая худая женщина, в движениях угловатая, неловкая. Голова ее нервно подергивалась в левую сторону.

— Господа, мы собираемся… но беда… беда-то над нами какая еще висит! — говорила она взволнованным, скрипучим голосом. — Может быть, вы что существенное знаете о том, что предпринимают иностранцы с бунтарями. А мой Кирилл Григорьевич ничего толком не говорит. От него ничего не добьешься… А ты, голубчик, герой наш, ты ведь офицер с фронта, ты корниловец, ты из Верховной ставки прибыл. Что там у вас? — привязалась она к Мултыху. — Вы бы сюда нам привели побольше солдатиков, да и задали бы этим бунтовщикам розог, розог! И сразу бы стало спокойнее. А то ведь мы как в лихорадке дрожим, сна лишились.

— Манечка, детка, успокойся! — упрашивал свою трясущуюся жену градоначальник.

В зал входили все новые гости.

Вскоре пронесся шепот:

— Генерал! Генерал приехал!..

Наталья Андреевна ввела в зал нарядно одетую пожилую даму и молоденькую белокурую женщину в скромном зеленом платье. За женщинами вошел высокий, с бледным и красивым лицом полковник. Это был только что назначенный начальник крепости Потемкин.

Последним показался генерал Гагарин.

Все встали и стоя приветствовали почетных гостей.

Мултых подскочил к хорошенькой женщине, остановился перед ней, чуть пристукнув шпорами, пригнув голову, и нежно поцеловал ее белую изящную руку. Он уже знал, что эта женщина родственница генерала Гагарина, Клава Хрусталева.

Наталья Андреевна подходила к тем, кто был у нее впервые, и, показывая на богато накрытые маленькие столики, расставленные в разных местах зала, объясняла, что так у нее принято накрывать общий стол.

— Так лучше. Без приглашения, когда хочется, подходи и угощайся.

В зал вошли Станиславский и непременный член этого аристократического общества, миллионер Месаксуди. Он был в черном фраке и, как всегда, чопорный, сухой и строгий.

Месаксуди поклонился хозяйке, затем улыбнулся всему обществу и подошел к столику, за которым сидели генерал Гагарин и полковник Потемкин.

— Господа, господа! Сегодня я хочу вас угостить одной революционной стряпней, — вдруг прокричал жандармский полковник и начал рассказывать о конфискованной брошюре эсера Войданова.

Генерал Гагарин выслушал полковника, усмехнулся, затем, нагнувшись к сидевшему с ним Потемкину, шепнул ему что-то на ухо.

— Да, он ничего не понимает… Не до шуток теперь, — согласился полковник.

— Ну вот, вот! Господи, боже мой! Равенство — хорошенькое дело! С кем это прикажут мне равняться? — резанул злой голосок Юлии Кирилловны. — А-а… голубушка милая, как это тебе нравится? — обратилась она к Наталье Андреевне. — Это нам-то, дворянам, мне, потомственной дворянке, равняться с каким-нибудь купцом, торговцем лошадьми! Я-то внучка графа Мордвинова, и мне такое равенство…

Мултых спросил:

— А где Войданов? Он в городе?

Полковник саркастически усмехнулся.

— Он — вождь местных эсеров и, как видите, свободно ведет пропаганду.

Гагарин, теперь уже окруженный Станиславским, Натальей Андреевной, Месаксуди и другими гостями, подозвал к себе Мултыха и заговорил с ним, больше для того, чтобы сделать приятное хозяйке:

— Нам с вами еще много предстоит впереди. Этот человек, о котором здесь говорил полковник, и его брошюра не так страшны для нас и для родины, как об этом многие думают.

— Не страшны? — удивился Мултых, и тонкие ноздри его вздрогнули.

— Да, представьте себе, не страшны, — ответил твердо Гагарин.

— Не понимаю. А что же тогда страшно, ваше превосходительство?

— Что страшно? — усмехнулся Гагарин и, подумав, добавил: — Во сто крат страшнее, кто убивает нас из-за угла, и еще страшнее деревня, которая ждет большевиков и восстает против нас. И страшны те слова, какие высказал сегодня один наш солдат, которого, конечно, арестовали… Солдат, к сожалению, из нашей действующей армии.

Гагарину все это общество, которое его окружало, было не по душе. Другое, более важное, тревожило и беспокоило его днем и ночью.

Генерал незаметно кивнул начальнику крепости, и они вскоре уехали.

4

После отъезда Гагарина среди гостей началось оживление. Многие остались недовольны генералом, находя его неприятным и гордым субъектом.

— Как же так: он непосредственно связан с Деникиным, знает, что делается в стране, — и ничего нам не сказать! — возмущалась мужская половина общества. — Это нам, дворянам, высшему обществу! Довольно странно… Господа, мы должны же знать, в конце концов, что делается сейчас в стране!

Наталья Андреевна больше всех осталась недовольна Гагариным, от которого она