с группой вдов подошла поближе к столу, поставленному у крыльца. Рядом сгруппировались инвалиды войны в старых, заплатанных шинелях, с самодельными костылями и палками.

Над дверью школы, рядом с заржавленным и облезлым образком Иисуса Христа, красовался новенький портрет генерала Деникина.

Крестьяне, искоса, с удивлением поглядывая на портрет, перебрасывались словами:

— Когда же это его, золотопогонника, втискали сюда, смотрите?

— Прямо как царь…

— Рядом с богом устроился.

— Держись, ребята!

— Тише! Шкуру сдерут…

— А, хрен им в зубы!..

Бабка Килина тоже разглядывала портрет бравого генерала.

— Невжели богу так угодно? — говорила она про себя. — Как же так? Народ сдирал им золотые плечи, совецька власть прогоняла их з земли, штоб больше не знущались над людьми, а воны опять явились… Так, смотри, и царь знову сядет, и старый прижим воротится к нам. Спаси нас бог…

Наконец к школе подошли дюжий мужик, сельский староста Илья Матюшин, щупленький, рябоватый полицейский пристав в голубой старинной шинели, прапорщик Кабашкин и высокий костлявый чиновник в темпо-зеленом френче, с длинным лицом и с большим носом, немного изогнутым в сторону.

Растолкав мужиков, они подошли к столу и остановились.

— Сейный господин есть Иван Никифорович Тучин. Они до нас в деревню от градоначальства приехали, — сказал староста.

— А по каким делам? — выкрикнул молодой крестьянин.

— Они до нас по разным делам, — пояснил староста.

— А от какой власти теперь? — поинтересовался кто-то из задних рядов. — От немецкого начальства приехали или еще от кого?

Тучин медленно поднялся, посморкался в клетчатый платок, молча вынул костлявыми пальцами из папки какую-то бумажку, выпрямился, окинул многозначительным и внимательным взглядом собравшихся.

Шум стал затихать.

— Так вот, милые мои друзья крестьяне! — начал он с подчеркнутой вежливостью. — Я член городской управы, и к вам я приехал по ее поручению. Я должен буду посетить ряд сел, чтоб информировать крестьян о положении дел в стране, о жизни в Крыму.

Тучин кратко изложил на своем «ученом», мало здесь кому понятном языке, о недавно закончившемся в Симферополе съезде губернских гласных и представителей городов, волостных, уездных земств, где было избрано новое, «демократическое» правительство во главе с Крымовым. Оратор все повышал голос, призывая поддержать Добровольческую армию и союзников — американцев, англичан и французов. Он представил союзников как силу, пришедшую в Россию для оказания помощи всему народу, и говорил, что союзники хотят скорее увидеть возрожденную единую Россию. Заканчивая речь, Тучин обернулся к портрету Деникина:

— Вот теперь наш русский главнокомандующий на юге России. Призываю вас всеми силами помогать Добровольческой армии и главнокомандующему — Антону Ивановичу Деникину.

Наступила тишина.

— Вот оно повернули-то как! — мрачно сказал кто-то среди толпы инвалидов.

Прапорщик Кабашкин поднял голову и посмотрел туда, где раздался этот голос.

— Да, повернули! — задумчиво проговорил высокий, широкоплечий мужик в меховой жилетке, стоявший у стены недалеко от стола.

Покусывая зубами свои рыжеватые, прокопченные табаком усы, он шагнул к столу и заявил:

— Ваше правительство и генерал Деникин не нашего поля ягоды. Да, не нашего! И съезд не наш. Не признаем мы вашу эту шайку-лейку. Мы, мужики, признаем только советскую власть. Вот и весь сказ!

И мужик медленной походкой отошел к стенке и начал сворачивать козью ножку. Толпа крестьян задвигалась и зашумела:

— Верно!

— Правильно, Онуфриев!

— Это по-нашему…

— Дайте слово сказать!..

Староста расставил руки и, поглядывая на прапорщика и на ошеломленного пристава, повторял:

— Мужики! Крестьяне! Тише! Довольно! Это смутьян… не слушайте его!

Один солдат, с култышкой вместо правой руки, подскочил к столу и стал с обидой выкрикивать докладчику:

— Ишь они, паразиты, акул иноземного империализма в союз себе потребовали! Это что ж, скорей чтоб задушить свободу, а? Поди, как вы тут нам размазываете: мол, всему народу пришли союзники помочь! Это вы бабушке своей скажите! Народ вон секут! Расстреливают!.. Помогать они идут буржуям, помещикам и офицерам-золотопогонникам. Вон Цыценке право дали. Пускает кровь из народа…

Гул одобрения прошел по толпе:

— Молодец! Режь им правду в глаза!

— Ишь появились тут лакеи буржуев!

— Грабители!..

Пристав нетерпеливо поднялся со стула.

— Тише, тише! — промычал он протяжно. — Требую порядок! Слышите?

Большой нос оратора заалел.

— Граждане! — с какой-то неловкостью снова начал он, — Вы не понимаете…

— Або ж вы не понимаете нас… — заговорила вдруг бабка Килина, прервав оратора. Она приподнялась и, сдвинув на затылок потертый, как тряпка, платок, продолжала: — Вы не думайте, що мужик беспонятливый. Эге, вин добре усе понимае. Знае одно: що йому не треба над собою господ, що йому потрiбна полная слобода и бесплатна земля. И щоб беспременно була йому совецька власть, а не власть помещика! Потом, вашего Денику этого к бесу! — она показала рукой на портрет. — Эге ж! К бесу в пэкло його, бо вин, супостат, як я бачу, тягне сюда, до нас, увесь старый прижим. Ей-богу, голубчики, тягне!

Снова поднялся шум:

— Это верно, бабушка!

— Крой их, Килина!..

Пристав и прапорщик Кабашкин затопали на мужиков.

— Запрещаю политические разговоры! — угрожающе выкрикнул пристав, топорща свои острые усы. — Слышите, запрещаю! — И он, устремив глаза на бабку Килину, прибавил: — А ты, старуха, что там городишь?

— Не дывысь так на мэнэ, я тэбэ не боюся, — сказала старуха, энергично взмахивая костлявой рукой. — Я кажу то, що у мэнэ на сердце лежить. Правду кажу! А як що вам не по носу, то провалюйте видсиль з богом!

Кабашкин насторожился, украдкой озирался по сторонам.

— Бросай, мужики, это пустое собрание, — предложил огромный седобородый старик. — Пойдем по своим делам, а то обед на дворе. К Цыценко надо идти.

Один инвалид подскочил к столу, схватил шляпу члена управы и, озорно нахлобучив на него, скомандовал:

— Марш отсюда, господин! Передай там своему Деникину, что мы поможем ему, пусть держит пошире карман! Ха-ха-ха!

— Точно, Семка!

— Пусть сами поддержат свои штаны!

Член управы покраснел, схватил со стола папку и, пробиваясь сквозь встревоженную, шумную толпу, пробормотал:

— Глупцы! Глупцы!.. Вы заблудились…

Пристав и прапорщик Кабашкин следовали за Тучиным и бросали на мужиков злые, угрожающие взгляды.

А вслед им неслись голоса:

— Ну, ну, проваливайте!.. Защитники!..

Пробравшись сквозь первые ряды, Кабашкин вдруг осмелел и заорал своим тонким, неистовым голосом:

— Солдаты, сюда! Ко мне!

— Эй! Твои солдаты в зажиме… не вылезть им!

Один мирный старичок посоветовал:

— Вы лучше, милые, уходите по-хорошему. Мы никакой силы к вам не применяем и заявляем вам: вы нам не нужны, и уходите с богом. А ежели что… тогда не гневайтесь! Народ у нас смелый!

Кабашкин и пристав разом выхватили револьверы и рванулись к толпе, окружавшей у двери четырех солдат.

— Охолоньте! Э-э, какие горячие! Вы